Георг Борн - Ночь в гареме, или Тайна Золотых масок
– Он заслужил смерть от руки палача, – сказал первый в золотой маске.
– Он заслужил смерть, – сказал следующий, и все присутствующие повторили то же самое.
– Ты слышал, Мансур-эфенди? – обратился к нему Хункияр. – Твой приговор произнесен. Ты приговорен к смерти.
– Вы хотите исполнить надо мной этот приговор? – вскричал Мансур, дико оглядываясь вокруг. – Смените меня, это вы имеете право сделать, потому что принадлежите к главам церкви, но смертного приговора вы не имеете права произносить, и во имя…
– Довольно! – повелительно перебил его Хункияр. – Ты злоупотреблял своей властью. Кровь требует крови. Против произнесенного нами приговора нет апелляции.
– Значит, вы не лучше меня! Произвол есть ваше орудие! – вскричал Мансур. – Бойтесь наказания, мою кровь вам не удастся пролить безнаказанно. Меня уже должны разыскивать.
– Уведите приговоренного, – сказал Хункияр, и в то же мгновение лицо Мансура было снова закрыто…
XV
План мести
В один из следующих вечеров у дома Сади-паши бродил старый нищенствующий дервиш. Он узнал от одного из слуг о страшной ране, нанесенной Рецией самой себе, и, казалось, это известие произвело на него сильное впечатление. Это был Лаццаро, никем не узнанный. Грек страшно ненавидел Сади и поклялся убить его; понятно, что известие об освобождении Сади и смертельной опасности, в коей находилась Реция, еще более укрепило его решимость удовлетворить свою жажду мести. Уничтожить Мансура, отдав его в руки Золотых Масок, ему удалось. Теперь он хотел отомстить Сади, а затем уже обеспечить себе безопасность, выдав Золотых Масок. Но он должен был спешить, так как он знал страшное могущество и всеведение Золотых Масок и говорил самому себе, что они скоро найдут и схватят его, если ему не удастся обезвредить их. Лаццаро уже составил свой план, и, в случае его удачи, он был бы свободен и отомстил бы всем, кого так ненавидел.
Реция умирала – он должен был еще раз увидеть ее. Все его отчаянные попытки овладеть дочерью Альманзора остались тщетными. Теперь она умирала… Сади, отнявший ее у него, также не будет более обладать ею. Эта мысль утешала Лаццаро и наполняла его душу дьявольской радостью.
Дервиши в праздничных нарядах. Художник Василий Верещагин
Нищенствующий дервиш вошел в дом.
– Проведи меня к своему господину, – сказал он подошедшему слуге, – у меня есть к нему важное известие.
– Кто ты и чего тебе надобно от моего господина? – спросил слуга.
– Разве ты не видишь, кто я? – вскричал Лаццаро, нимало не смущаясь. – А что мне надо, это я скажу твоему господину, благородному Сади-паше. Отведи меня к нему, мое дело очень важное.
– Благородного паши нет дома, он поехал проводить на железную дорогу своего друга Зора-бея, покидающего сегодня Стамбул.
– Благородный Зора-бей, так, так, – отвечал Лаццаро. – Мне говорили, что твоя госпожа больна, а я знаю средство спасти ее, вот я и пришел сюда.
– Ты знаешь такое средство?
– Для этого-то я и пришел к твоему господину.
– Я думаю, что благородный паша скоро возвратится, – сказал слуга.
– В таком случае устрой так, чтобы я мог увидеть твою госпожу и по возвращении паши дать ему необходимый совет.
– Я не могу ввести тебя к ней, дервиш.
– Но я должен видеть больную.
– И ты знаешь средство? В таком случае ты можешь сейчас назвать его, дервиш.
Лаццаро покачал головой.
– Так нельзя, – сказал он, – я должен видеть больную.
Слуга задумался.
– Или ты должен подождать, пока возвратится благородный паша, или же я позову надсмотрщицу за гаремом, чтобы она переговорила с тобой.
– Позови ее.
Слуга удалился и вскоре вернулся со старухой, надсмотрщицей в гареме Сади-паши.
– Вот старик дервиш, – сказал слуга, указывая на Лаццаро.
– Отведи меня к своей госпоже, – сказал Лаццаро. – Я могу помочь ей и спасти ее.
– К ней никто не может пройти, – отвечала старуха. – Греческий врач строго запретил это, поэтому я не могу отвести тебя к госпоже.
– Я хочу спасти ее.
– Сегодня ей и без того лучше, – продолжала старуха. – И доктор сказал, что наша госпожа выздоровеет, если только все его предписания будут в точности исполняться.
– Наша госпожа выздоровеет! – вскричал старый слуга, радостно всплеснув руками. – О, слава и благодарение Аллаху!
Это было неожиданным препятствием для Лаццаро.
– Так ты не хочешь пустить меня к ней? – еще раз спросил он.
– Я не могу взять на себя ответственность за это, – отвечала старуха.
– Знает ли Сади-паша о том, что сказал доктор? – спросил Лаццаро.
– Нет, эту радость еще предстоит ему узнать.
Тогда Лаццаро поспешно удалился.
– Теперь я понимаю, – сказал слуга, – этому дервишу нужен был какой-нибудь подарок, и вот теперь он спешит на железную дорогу к нашему господину, чтобы передать ему приятное известие и получить за это бакшиш.
В это время Сади провожал Зора, уезжавшего в Лондон.
– Мне кажется, – говорил Зора, – что ты также долго не останешься в этой неблагодарной стране, которую глупый фанатизм и недостойные правители ведут прямо к гибели. Я уезжаю потому, что мне надоело получать за мою службу одни оскорбления.
– И ты никогда более не возвратишься? – спросил Сади своего друга, прощаясь с ним.
– Не думаю, Сади, но, несмотря на это, я надеюсь снова увидеться с тобой, – отвечал Зора. – Если ты последуешь моему совету, то также уедешь, потому что, мне кажется, ты достаточно испытал на себе неблагодарность, и боюсь, если ты останешься, тебе придется еще немало испытать ее. Ты сам рассказывал, что едва избежал смерти, и хотя враги подарили тебе жизнь, но это только пугает меня и, может быть, Гассан прав, говоря, что ему и тебе предстоит тяжелое будущее, если вы не устраните людей, стоящих теперь во главе правления.
– Я еще не отказался от мысли быть полезным моей родине, Зора, но даю тебе слово, что в тот день, когда я увижу, что мне здесь ничего не остается делать, тогда я с тяжелым сердцем, но все-таки оставлю эту страну, до тех же пор я останусь здесь и не остановлюсь ни перед какими жертвами.
– Да защитит тебя Аллах, – заключил Зора свой разговор и, дружески простившись с Сади, сел в вагон.
В ту минуту, когда Сади хотел выйти из вокзала, навстречу ему подошел нищенствующий дервиш с закрытым капюшоном лицом.
Сади не любил дервишей, но, подумав о нищете большинства из них, хотел бросить ему несколько мелких монет.
Лаццаро, так как это был он, быстрым взглядом убедился, что он один с Сади. Минута была удобна для выполнения плана мести.
– Одно слово, паша, – сказал он, когда Сади хотел пройти мимо.
