Ирина Мельникова - Антик с гвоздикой
— Но она выбрала неверную тактику. — Аркадий вновь принялся нервно ходить по кабинету. — Барон своего не упустит. Ты прав, скорее всего, он скрывается в поместье какого-нибудь очередного трусливого Караваева. Стервец дрожит за свою шкуру и вряд ли признается, что укрывает преступника.
— Наконец до тебя дошло! Но как донести эту мысль до графини? Как заставить ее довериться и рассказать нам, чем он на этот раз угрожает? Ведь последствия могут быть самые непредсказуемые!
— Но барон, похоже, не узнал тебя?
— Мы оба очень сильно изменились, — рассмеялся князь. — Тем более от того смазливого гусара, каким я был десять лет назад, ничего не осталось, даже фамилии. Усы и то другого фасона ношу.
— Постой, — Аркадий остановился и хлопнул себя по лбу, — кажется, я знаю, как проникнуть в «Антик».
За две минуты он изложил свою идею, отчего князь пришел в полный восторг.
— Отлично! — Григорий потер руки. — А я следом за тобой отправлюсь в Белореченск. Снова встречусь с исправником, навещу Юрия Леонидовича. Пока Нежданов все еще предводитель дворянства, так что должен ответить на мои вопросы.
Григорий дотронулся пальцем до медальона, с которым не расставался с тех пор, как Аркадий нашел его в «Храме любви». Иногда ему казалось, что медальон стал своеобразным мостиком между ним и Наташей — хрупким, неустойчивым, но он соединил их друг с другом через десять лет разлуки. И очень скоро придет тот момент, когда они снова ступят на него, протянут руки навстречу своей любви. Григорий Панюшев верил, что сумеет отважиться на тот разговор, который пока оттягивал, но чувствовал, что он обязательно состоится. И Наташа непременно его простит, иначе просто не должно быть!
— Барыня! — Глафира осторожно заглянула в приоткрытую дверь кабинета. — Дозвольте слово сказать!
— Говори, но быстро! Мне некогда! — произнесла строго графиня.
Глафира про себя ухмыльнулась. Чего, спрашивается, некогда? Все равно днями напролет возле окна стоит и молчит, что статуй в парке.
Но ехидство свое горничная не озвучила, а вслух быстро произнесла:
— Барыня, там внизу нищенка объявилась! Говорит, что черница, по свету бродит, людям правду говорит.
— Скажи Корниле, что я велела ее накормить, а ночевать определить в людской. Смотрите, чтоб блох не занесла!
— Да она не слишком грязная, разве что ряса на ней ветхая!
— Ладно, ступай! — Графиня отвернулась от горничной и произнесла, глядя в окно: — Могли бы не отвлекать меня по подобным пустякам.
— Барыня, — Глафира не уходила, продолжала топтаться за ее спиной. — Черница говорит, что барыня ваша, вы то есть, больно страдает, она может порчу снять, стоит ей с вами поговорить.
— С чего она взяла, что я страдаю? — Графиня повернула голову. — Опять в людской болтают всякую чушь?
— Да нет, она сразу это заявила, только в ворота вошла!
Графиня подозрительно посмотрела на горничную:
— Небось проходимка какая или воровка?
Глафира пожала плечами:
— Не похожа она на воровку, барыня! А то привести ее, сами посмотрите?
Графиня молчала пару секунд, затем сделала несколько шагов по комнате, остановилась напротив образов и перекрестилась.
— Ладно, веди! — приказала она горничной. — Но смотри, не покажется мне черница, велю и тебя, и ее выпороть на конюшне.
Горничная, подхватив юбки, быстро, как летний вихрь, умчалась исполнять приказ барыни.
Наташа прошла и села за стол, разгладила ладонями сукно, на котором за последние дни не появилось ни одной бумаги, ни одной книги, в которых она делала записи по хозяйству. У нее будто пропал интерес к жизни, и никто в доме не мог понять, чем это вызвано.
Даже проступок Ксении и Павлика остался почти без внимания. Правда, обоих посадили на три дня под домашний арест, что оба неслуха благополучно пережили. Сегодня и сын, и сестра обрели долгожданную свободу, и Наташа видела их в парке. Они как ни в чем не бывало пытались с помощью Данилы запустить воздушного змея.
Их веселый смех резанул, как серпом, ее сердце. Никто в доме не подозревал, какую страшную судьбу готовил им всем барон… Сегодня истекал срок, оставленный фон Кроммом графине для обдумывания. Конечно же, она не желала идти у него на поводу и соглашаться хоть на малую толику его требований, но не знала, как тогда оградить свою семью, поместье, состояние от наглых притязаний барона. Она чувствовала себя абсолютно беззащитной, потому что не могла искать помощи даже у Нежданова. В этом случае пришлось бы раскрыть тайну, которую она скрывала все десять лет. И тогда ее сыну придется распрощаться и с титулом, и с состоянием, и с «Антиком» навсегда. Значит, опять нищета, унижения, полное отчаяние и безнадежность…
Графиня поднесла платочек к глазам и промокнула набежавшие слезы. Ну, в чем она провинилась перед Всевышним? Почему он не позволяет ей стать счастливой? Ведь все случилось не по ее вине. И она могла бы прожить все эти годы в неведении, если б не влетела в спальню своего мужа через три дня после свадьбы…
В дверь кабинета постучали. Графиня выпрямилась. Ее изрядно побледневшее и осунувшееся за эти дни лицо приняло надменное выражение.
В комнату вошла Глафира, а за ней проковыляла сгорбленная старуха с клюкой в руках и в старой, но довольно чистой рясе. Черный платок был повязан низко, по самые брови. Морщинистое лицо сильно загорело, бабка и впрямь была бродяжкой. Но ее по-молодому яркие глаза смотрели живо и даже весело.
— Изволь поговорить с тобой, барыня! — Черница перекрестилась на образа и поклонилась графине. — С глазу на глаз, родная! А тебе беду отвести помогу и черные мысли из головы выбросить! Я на свете много лет живу и не видывала такой беды, которую прогнать невозможно.
Графиня молча махнула рукой горничной, и та живо смекнула, что барыня поверила бабке. Закрыв за собой дверь кабинета, Глафира перекрестилась. Непонятное поведение графини нагнало страху и в людской. Там почему-то решили, что она вздумала продавать «Антик» и перебираться в город…
Оглянувшись по сторонам, Глафира припала ухом к дверям, но они были сделаны из толстого мореного дуба и никаких звуков, кроме неясного бормотания, не пропускали. В дальнем конце коридора показался кто-то из лакеев, и горничная отпрянула от дверей. Но не слишком расстроилась. Миской жирных щей да доброй чаркой любые тайны можно выудить. И горничная помчалась в людскую, чтобы сообщить новость. Графиня приняла бродяжку, выходит, дела и впрямь плохи!
— Что ты хотела мне сказать? — спросила графиня черницу и кивнула на стул: — Садись, в ногах правды нет.
— Премного благодарна, — старуха поклонилась ей и проковыляла к стулу. С трудом взгромоздилась на него, оперлась на клюку и закрыла глаза.
