Морган Лливелин - Дочь Голубых гор
«У этих скифов, – сделала мысленный вывод Эпона, – начисто отсутствует чувство пропорциональности, симметрии. В убранстве их жилищ не чувствуется не только никакого художественного вкуса, но даже простого порядка. Их образ жизни, казалось, был так же лишен гармонии, как и их язык. Даже яркие цвета, в которые они красили свои войлочные одежды, никак не сочетались друг с другом».
Все внутри было пропитано запахом курений, сильнейшим тошнотворным запахом кислого кобыльего молока.
На кипе ковров, которая заменяла и кровать, и трон, восседал похожий на забальзамированный труп старик. Только в его глазах все еще пылал Великий Огонь Жизни. Его лицо было сплошь в морщинах, в шрамах и рубцах; это лишало его всяких индивидуальных черт. Из-под натянутого до ушей войлочного колпака выбивались тонкие пряди седых волос; покоящиеся на сдвинутых коленях руки напоминали когтистые птичьи лапы.
Эпона услышала, как Кажак быстро вздохнул, как бы удивленный видом этого древнего старика, сидящего скрестив ноги на коврах.
– О повелитель нашего народа, – почтительно проговорил он, кланяясь. Поклонились и другие скифы, но Эпона продолжала стоять прямо.
Она поняла, что перед ней Колексес, великий князь этого племени скифов, которое считало, что оно царского происхождения и поэтому должно править всеми остальными кочевниками. Она видела в Море Травы многочисленные табуны его лошадей. Колексес был весь убран в золото: кафтан, обшитый тонкими золотыми пластинами, массивное ожерелье и драгоценности. Но это не произвело на нее такого впечатления, какое произвело бы на Ригантону. Колексес обладал множеством вещей, которые можно было сосчитать и носить, но это был старый, весь иссохший человек, и она уже не чувствовала вокруг него ауры истинной власти. Перед ней сидел небольшой человечек, взирающий на мир испуганными глазами. И однако перед ним склонялись такие сильные люди, как Кажак. Ни один кельт не стал бы так унижать себя.
Колексес был не один в шатре. В его сводчатых округлых стенах находилось множество других людей, менее богато наряженных; но, хотя каждый из них выставлял напоказ свои золотые и янтарные украшения, одежды на них были сильно замаранные и потертые от долгого сидения в седле.
Рядом с Колексесом виднелись две очень странные фигуры. Это были мужчины, но не в обычных мужских одеждах. Они были облачены в длинные юбки из красного войлока, меховые туники и небольшие круглые войлочные шапочки, с которых свисали лошадиные хвосты. Эти волосяные метелки были прикреплены к туникам и юбкам, так что фигуры походили скорее на большие стога сена, нежели на человеческие существа.
Их лица, украшенные диковинными узорами, обращали на себя внимание раскосыми глазами и впалыми щеками. По обеим сторонам рта красной охрой были намалеваны длинные клыки. Кожа – вся в путанице черных полос, нарисованных древесным углем.
Оба держали барабаны, отбивая какой-то совершенно незнакомый Эпоне монотонный ритм. Другие, разговаривая, привычно старались перекричать этот непрерывный барабанный бой.
Выпрямившись, Кажак жестом указал на шаманов.
– Кажак видит, что ты все время держишь при себе шаманов, – сказал он, обращаясь к Колексесу. В его голосе прозвучало заметное недовольство.
При этих словах оба шамана, как по сигналу, громче забили в барабаны, сердито зыркая на Кажака и бормоча свои заклинания.
Колексес не показал им жестом, чтобы они замолчали. Вместо этого он своим старческим голосом постарался произнести как можно более внятно:
– Шаманы поддерживают в Колексесе жизнь.
– Шаманы держат Колексеса взаперти, в его шатре, подальше от его лошадей. А князь должен как можно больше быть под открытым небом. Как и все люди, – пробурчал Кажак.
Колексес скосил глаза на поющих шаманов.
– Под открытым небом обитают демоны, – возразил он дребезжащим голосом. – Только шаманы и защищают меня от них. Демоны наслали на меня болезнь; шаманы мешают им убить меня.
– Это не болезнь, просто старческая немощь, – фыркнув, проговорил Кажак. – Но шаманы воспользовались этим, постарались, чтобы ты почувствовал себя хуже.
– Мы уже спорили об этом, – возразил Колексес. – Ты был не прав тогда, не прав и сейчас. Ты громко кричал в гневе и, оставив Колексеса, уехал. Но шаманы остались со мной. Они мои единственные друзья и союзники.
– Они – приживалы, кормящиеся твоими подачками, как шакалы, – вскричал Кажак, не в силах долее сдерживаться. Наблюдавшие за этой сценой соплеменники, что-то бормоча, придвинулись ближе. Дасадас и Аксинья подошли сзади к своему предводителю, положив руки на мечи, однако затем вся их смелость растаяла как воск, и они отодвинулись прочь, боясь навлечь на себя гнев своих соплеменников.
Эпона положила руку на свой кинжал и шагнула вперед, встав плечом к плечу с Кажаком. Она с непроницаемым лицом воина взирала на Колексеса и его шаманов.
Если Колексес и испытывал какое-то изумление, оно было незаметно под морщинами; точно так же краска скрывала выражение лиц обоих шаманов, но один из них сбился с ритма.
Эпона откинула капюшон, и в сиянии каменных светильников ее волосы горели как червонное золото. Теперь уже не могло быть сомнений, что она женщина и что она готова, в случае необходимости, сражаться рядом с Кажаком.
Собравшиеся скифы заговорили громко, все разом, и некоторые потянулись к своему оружию, бронзовым кинжалам, заткнутым за пояс, или направились к бронзовым либо светлым, из плохой стали, мечам, оставленным ими у входа.
Сверкая глазами, шаманы застучали в свои барабаны, призывая Колексеса отреагировать на столь дерзкое обвинение и покарать Кажака.
Эпона оскалила зубы и подняла кинжал, готовая ринуться в схватку.
ГЛАВА 21
И сама Эпона, и ее поведение настолько изумили Колексеса, что он на какой-то миг забыл о присутствии шаманов. В шатре витала незримая угроза, но эта желтоволосая женщина с кинжалом в руке и воинственным блеском в глазах готова была сражаться бок о бок с Кажаком, невзирая на то, что их было всего двое. Во всей долгой жизни Колексеса подобное еще никогда не случалось в скифском шатре.
Со всей энергией, которую Кажак помнил по прежним временам, Колексес махнул рукой, как бы разрубая воздух, призывая к молчанию.
– Кто эта женщина? – спросил он.
Необычная громкость и решительность его голоса не осталась незамеченной ни шаманами, которые нехотя перестали бить в свои барабаны, ни остальными собравшимися скифами; обнажив оружие, они ждали дальнейшего развития событий.
Эпона перебрасывала кинжал из руки в руку; этому боевому приему, долженствующему устрашать врагов, ее обучили еще в детстве, и она проделывала его с большой ловкостью.
