Жюльетта Бенцони - Король нищих
Для обоих эти занятия были счастливыми часами. Действительно, кроме торжественных церемоний, на которых были обязаны появляться маленький король и его младший брат Филипп, Людовик, обожавший мать, видел ее только раз в день — на утреннем выходе, имевшем место между десятью и одиннадцатью часами. В это время Анна Австрийская принимала придворных дам и высших должностных лиц при короле. К ней приводили сыновей, и Людовик имел привилегию подавать матери рубашку. Потом дети возвращались к себе в покои, где Делали все, что хотели, тогда как их мать, занятая заседаниями Королевского совета, богослужениями, выездами в столицу, придворным кругом, обедами и увеселениями, вела весьма насыщенную жизнь, которая постоянно заставляла Анну Австрийскую ложиться далеко за полночь. Она продолжала жить в прежнем испанском ритме… При таком режиме королева располнела, стала толстой и утратила былую красоту, хотя еще и сохранила свежесть кожи. Она была беспечна и, хотя всей душой любила сыновей, почти не занималась ими, довольствуясь тем, что видела их красивыми и нарядно одетыми в торжественные минуты, и нисколько не интересовалась, чем они занимаются вдали от нее.
Людовик и Филипп большую часть времени находились на попечении слуг, которых ничуть не волновало ни состояние их гардероба, ни распорядок их завтраков и обедов. Нередко король Франции и герцог Анжуйский воровали с кухни омлет, чтобы утолить голод. Они много играли, но без должного присмотра: маленький король едва не утонул в пруду, но никто, кроме доброго швейцарца, прибежавшего на крик, этого не заметил.
Казалось, что с переходом в мужские руки — когда королю исполнилось восемь лет, его воспитателем стал маркиз де Вильруа, а аббат Ардуэн де Перефикс наставником, — все изменится. Но все осталось по-прежнему, и преданный Ла Порт, назначенный первым королевским камердинером, очень сокрушался, часто жалуясь на это Сильви:
— Господин де Вильруа славный человек, аббат истинный христианин, но люди они малообразованные и требуют лишь одного: чтобы король исправно исполнял свою роль в определенных церемониях.
А слуги меня не слушают. Они говорят: чтобы обходиться с королем и его братом как должно, требуются деньги, но кардинал Мазарини их не дает…
— Мазарини слишком озабочен тем, чтобы сохранить деньги при себе! — ответила ему возмущенная молодая женщина.
Будучи не в силах молчать об этом, Сильви пыталась объяснить королеве, что подобное положение вещей кажется ей невозможным. Но она натолкнулась на полное безразличие Анны Австрийской, а Мазарини не поленился дать Сильви понять, что если она хочет сохранить дарованную ей привилегию заниматься с королем музыкой, то для нее будет лучше не вмешиваться во внутреннюю жизнь дворца. Муж сказал Сильви то же самое.
— Мазарини вам не по зубам, душа моя. Не ввязывайтесь в заранее проигранное сражение. Королева всегда будет его поддерживать. Вспомните, что случилось с нашей подругой д'Отфор…
Мари после ареста герцога де Бофора действительно не сдержала своего возмущения. Однажды утром, когда она в качестве камеристки помогала королеве выбрать и надеть туфли. Мари попыталась объяснить — правда, осторожно, что с ее стороны уже было подвигом, — что регентше королевства следует быть более сдержанной в своих отношениях с первым министром, о которых уже пошли пересуды, но развить эту мысль ей не пришлось: Анну мгновенно охватил приступ «испанского» гнева, она ногой оттолкнула стоявшую перед ней на коленях девушку, приказав немедленно убираться из дворца.
Для гордой Мари это было жестоким оскорблением. Как до нее другие, как госпожа де Шеврез, которая с болью в душе удалилась в свой замок Кузьер, она поняла, что неблагодарность является одним из пороков Анны Австрийской и что королева если и ценила дружбу в трудные минуты, то, вкусив наконец радость власти, считает более удобным избавляться от тех людей, кто знал о ней слишком многое. Внезапный приступ гнева королевы больше походил на удачно выбранный предлог.
— Берегитесь, как бы скоро не пришла ваша очередь! — предупредила Сильви Мари, заканчивая последние приготовления к отъезду. — Я очень боюсь, что королева питает к Мазарини чрезмерно нежное чувство. Поэтому, Сильви, остерегайтесь…
Слава Богу, что дорогая Мари, потеряв дружбу королевы, встретила любовь, великую любовь, ту, в которую она никогда не верила. Маршал де Шомбер влюбился в Мари и добился не только ее руки, но и ее любви. Старше жены на двадцать лет, он был «красив и мрачен как Бог». Они страстно полюбили друг друга, и после замужества Мари, когда супруг отсутствовал, почти не покидала своего прекрасного замка в Нантей-ле-Ардуэн, где ее довольно часто навещала Сильви…
Входя в Пале-Рояль в этот праздничный день Троицы, Сильви спрашивала себя, как ее примут, хотя она и была призвана приехать. Но Сильви ждал сюрприз: когда она вошла к королеве, там был Мазарини, и оба так весело, самозабвенно смеялись, что даже не заметили ее появления. Она подошла к госпоже де Мотвиль и шепотом спросила:
— Что их так веселит? Уж не…
— …бегство Франсуа? Да! Его преосвященство считает, что это уморительная история.
— Прекрасно, я и не думала, что он столь великодушен.
В эту минуту королева перестала смеяться и что-то сказала, тогда как кардинал, собираясь уходить, согнулся в поклоне.
— В любом случае он правильно сделал! — воскликнула королева. — Нам было бы трудно выпустить на свободу этого безумца без того, чтобы не нашлись люди, которые стали бы упрекать нас за это. А, госпожа де Фонсом! Король с нетерпением вас ждет…
— Его величество болен?
— Нет. Он чувствует себя хорошо, но со вчерашнего дня надоедает всем, что сочинил песню и желает спеть ее с вами. Я полагаю, вам уже известна главная новость дня? Ваш друг Бофор вырвался на волю. Вы, наверное, рады?
Тон был слегка язвительный, но и этого оказалось достаточно, чтобы взволновать Сильви.
— Это правда, ваше величество, я рада! Пять лет в тюрьме, это много. Особенно для него!
— Не надо было давать повода, чтобы туда попасть. Но если он думает, что сыграл с нами злую Шутку, то ошибается. Господин кардинал, который Должен был стать его жертвой, почти доволен этим.
— Но разве после предсказания Коизеля он не приказал усилить охрану узника?
— Мера вполне естественная, но после этого его Преосвященство нашел отличный способ держать в свoиx руках всю семью Вандомов. Этим и объясняется его спокойствие, с каким он воспринял известие о побеге.
Поскольку Сильви, не смея больше задавать вопросов, смотрела на Анну Австрийскую с каким-то смутным беспокойством, королева, ударив ее по руке кончиком веера, сказала:
