Сьюзен Виггз - Голос сердца
— Восемьдесят три процента, — сказал Шон, глядя на страницу. — Не так уж плохо.
— Ей больше всего нравятся дроби и задачи с деньгами. — Лили нервозно постукивала карандашом по столу.
— Деньги мне тоже нравятся. А без дробей можно прекрасно обойтись.
— Но ведь хорошее понимание дробей необходимо для…
— Лили! — Он придержал ее руку с карандашом. Она посмотрела на Шона; ее глаза блестели за стеклами очков.
— Что?
— Я пошутил.
— О! — Лили казалась еще более смущенной, чем обычно. — Теперь нам с тобой нужно заняться тестом по чтению.
Он уже хотел ответить ей, что и так неплохо читает, но она вряд ли поняла бы его шутку.
— Хорошо.
— Что ж, результаты обнадеживают. Месяц назад Чарли никак не могла усвоить буквенные сочетания и очень плохо понимала текст. Сейчас она все еще отстает от других по многим показателям, но у нее явно заметны улучшения. Чарли говорит, что ты читаешь ей вслух каждый вечер.
— Это правда. Она обожает «Гольф в Великобритании».
— По–моему, она обожает тебя. Уверена, ты мог бы читать ей телефонный справочник, и она все равно слушала бы. Она сказала мне, что ей становится лучше. — С нескрываемым удовольствием Лили пролистала остальные работы, лежавшие в папке. Чарли не была в первых рядах, но ее успеваемость повысилась. — По–моему, ты отлично справляешься.
Внутри у Шона все сжалось и похолодело.
— Нет.
— Что нет?
— Я совсем не справляюсь.
— Я же только что показала тебе результаты тестов…
— Плевать мне на тесты. — Лили вздрогнула. — Слушай, ты можешь сколько угодно показывать мне ее результаты, но это не меняет того факта, что Чарли по–прежнему отстает, Камерон участвовал в акте вандализма, а малышка не знает, как называть меня. — Взволнованный, он встал и начал мерить шагами комнату. — Все очень плохо. Их родители умерли, и никакие тесты тут не помогут. Я пытаюсь делать все правильно, но не могу заменить их. — Шон чувствовал, что ходит по лезвию ножа, пытаясь удержать на плечах тяжкий груз и при этом не утратить надежду.
Лили оцепенела, казалось, она была напутана.
— Шон… я ценю твою откровенность. Ты говорил об этом с доктором Саш?
— Черт побери, да, я говорил с ней. У меня скоро язык отвалится от всех этих разговоров. Она утверждает, что со временем улучшения станут заметнее, но эти дети живут сейчас и страдают тоже сейчас. Она хочет, чтобы я начал ходить в группу поддержки, вроде «Родителей–одиночек», но где мне найти время для этой группы?
— Не знаю, что тебе сказать, чем еще тебе помочь. Я не могу взмахнуть волшебной палочкой и сделать так, чтобы все изменилось. Никто не может. Но мы должны работать над этим. Например, с Чарли. Ее результаты обнадеживают.
— Она катится под гору, а ты говоришь, что это обнадеживает.
— Нет, у нее есть положительные сдвиги, которых никто не ожидал. Очень многообещающие сдвиги, — добавила Лили. — Но я пригласила тебя сюда прежде всего для того, чтобы обсудить планы на лето. По–моему, Чарли нужны интенсивные летние занятия, чтобы подготовить ее к четвертому классу.
— Объясни мне, что значит «интенсивные занятия».
— Индивидуальные уроки. Раньше я рекомендовала Институт чтения в Портленде, но сейчас все изменилось. Она пережила столько потрясений, что, наверное, ей лучше остаться летом дома и поработать с репетитором. Двух часов в день будет достаточно.
— Сколько стоят твои услуги?
Лили постучала карандашом по столу.
— Я не могу стать ее репетитором.
— Почему нет?
— Мне будет трудно оставаться в профессиональных рамках при тех личных отношениях, которые связывают нас с Чарли.
— Не вижу в этом проблемы. Тебе не нужно оставаться в профессиональных рамках с Чарли. Это правда личное.
— Я понимаю, о чем ты говоришь, но… У меня есть принцип — относиться ко всем своим ученикам одинаково. Иначе будет нечестно.
— К черту честность, — взорвался он, снова вскочив с места.
Карандаш перестал стучать.
— Прошу прощения?
— Я сказал: «к черту честность». Это нечестно, что родители Чарли умерли, и она оказалась со мной. Это нечестно, что я ничего не могу с этим поделать. Так что не говори мне о честности.
— Шон, почему бы тебе не присесть?
— Потому что я не хочу сидеть!
— Чего же чего ты хочешь?
— От тебя? Я хочу, чтобы ты хотя бы раз признала, что эти дети особенные. И что относиться к ним нужно по–особому. — Шон видел, что она готова признать это. Сейчас перед ним сидела не просто учительница, а настоящая Лили, и ее сердце болело за Чарли так же, как и его. Наверное, неправильно искать утешения в ее страданиях, но теперь Шон хотя бы не чувствовал себя таким одиноким.
Слезы навернулись у нее на глаза. Она сглотнула и сжала веки; слезы исчезли. Может, это была просто игра света.
— Так ты сделаешь это? — спросил Шон.
— Я не могу, — ответила она. — Я знаю, что эти дети особенные. Я обожаю их, готова душу за них отдать, но что с того? Что если ты переедешь, женишься или случится что–то еще? И тогда я останусь без них, а они — без меня. И я ничего не смогу с этим поделать.
— Подожди минутку. Так ты не можешь быть частью их жизни, опасаясь того, что мы передем или что–то случится?
— Им нужна стабильность. Если люди будут вторгаться в их жизнь, а потом исчезать, у детей возникнут проблемы. — Хотя Лили и не ответила на его вопрос, она смотрела ему прямо в глаза.
Шон понял, что она хотела сказать этим взглядом. Мора. Еще недавно она была с ними, а теперь ее нет. Дети вели себя так, словно не обратили особого внимания на ее исчезновение, однако, возможно, он просто чего–то не замечал.
Шон продолжал мерить шагами комнату.
— Не понимаю тебя! Ты так беспокоишься о будущем, что забываешь о настоящем. Но ведь жизнь — это то, что происходит сейчас, а не то, что будет происходить через месяц или через год. Поэтому, если сейчас ты боишься, это означает, что ты живешь в страхе.
— Я думаю о детях. Это не означает, что я боюсь…
«Ну конечно». — Шон посмотрел в ее испуганные глаза.
— И что?
— У меня нет никаких прав на них, потому что их воспитываю не я, и, значит, не могу возложить на себя эту ответственность.
— Откуда ты это взяла?
— Из завещания Дерека, вот откуда.
— Спроси лучше меня.
