Патриция Мэтьюз - Сердце язычницы
– Хорошо, что ты успела вернуться не слишком поздно... Мои уговоры не произвели бы должного впечатления. Конечно, многие погибнут, но такова судьба воина, когда неприятель подступает к деревне. Ты заранее винишь себя за все, что может случиться с твоим народом, и это неудивительно – такова изнанка власти. Нелегко нести бремя власти, но пустоголовый человек не сознает, что это большая ответственность. Ты призываешь воинов к битве за правое дело, помни об этом.
– Помню, мама, но сомнения не уходят... Я знаю, что в моем стремлении уберечь Хана нет ничего дурного! Я ненавижу хищника Лопаку!
– Я тоже ненавижу его. Однако ты так и не рассказала мне, как жила несколько месяцев на родине отца.
– Эти воспоминания тяготят меня.
– Неужели все было так плохо?
– Не совсем. Было немало и хорошего.
И вдруг, не сводя взгляда с далекого горизонта, Лилиа начала рассказывать матери об Англии. Она поведала ей о Дэвиде Тревелайне, надеясь, что мать поймет, поскольку она и сама когда-то полюбила англичанина.
– Ты говоришь так, словно этот Дэвид... словно он стал тебе очень дорог. Это так?
– Да, мама.
– И ты до сих пор любишь его?
– Я... Нет, я не могу ответить на этот вопрос. Просто не знаю. Сердце все еще стесняет боль, стоит только подумать о Дэвиде.
– Судя по твоему рассказу, он очень напоминает Уильяма.
Воцарилось молчание. Женщины смотрели вдаль, предаваясь дорогим сердцу воспоминаниям. Потом Акаки посмотрела на дочь с пониманием и сочувствием.
– Что сказать тебе, чем утешить? Может, всегда лучше вовремя понять, что тебя любят не так сильно, как хотелось бы. Все проходит, пройдет и боль. Со временем ты изберешь кого-нибудь другого.
– Наверное, ты права, – рассеянно откликнулась Лилиа.
Она не могла отвести взгляда от горизонта, словно что-то в бесконечной морской дали притягивало ее. Должно быть, так оно и было. До сих пор девушке казалось, что она покончила со своей неуместной, ненужной любовью, выбросила ее из головы. Но как только имя Дэвида было произнесено вслух, боль утраты вернулась с прежней силой. Долгое время девушка сидела молча, и Акаки, уважая ее печаль, тоже не проронила ни слова.
– Тем не менее все это осталось в прошлом, – вдруг сказала Лилиа. – Надо уметь забывать, так ведь, мама? Пожалуй, я поплаваю.
Она поднялась, сбросила капа и вошла в воду, не оглядываясь и как бы давая понять, что тема исчерпана и разговор закончен. Спокойные прибрежные воды были , , .
неглубоки, но дно быстро понижалось. Погрузившись по пояс, девушка поплыла к устью бухты, туда, где катились валы океанских волн. После возвращения на Мауи она еще ни разу не плавала по-настоящему: короткое утреннее купание не шло ни в какое сравнение с долгим заплывом, когда удается встряхнуться телом и душой и как бы родиться заново. Лилиа страстно любила океан. Наедине с ним она забывала обо всем, даже об угрозе нападения, которая на суше преследовала ее, как мрачная тень.
Девушка плыла вдоль берега, пока не оказалась в излюбленном месте, где ревел прибой и где ее подхватывали на пенистый гребень большие волны. Обычно Лилиа успевала нырнуть под волну прежде, чем та разбивалась о берег, но если ее все же выбрасывало на песок, она только смеялась от счастья. Вдоволь наигравшись с морем, девушка улеглась на песок.
В деревню она направилась, когда начало темнеть. Лилиа медленно шла вдоль берега, наслаждаясь приятной усталостью, но вдруг увидела человека, идущего навстречу. Несколько мгновений спустя она узнала в нем Кавику.
– Я очень тревожился за тебя, Лилиа. Правда, Акаки сказала, что ты плаваешь, но когда стало смеркаться...
– Я обо всем забыла, – с раскаянием объяснила девушка и ласково погладила воина по щеке. – Но теперь мы встретились, и все в порядке. Расскажи, как прошел первый урок.
– Я предвижу большие трудности. Хотя воины теперь полны решимости сражаться, но этого мало. Чтобы победить, понадобится военная сноровка, а они не держали оружия с тех пор, как отбили первую атаку Лопаки. Эти люди вели мирную жизнь, Лилиа! Как мне их обучить? Я всего лишь простой воин, хоть и ношу звание военачальника. Может, пока не поздно, передать его кому-нибудь другому?
– Некому, Кавика. Ты один имеешь хоть какой-то опыт воинской подготовки. Вспомни, ведь и тебя Лопака учил наравне с другими, а раз ты был у него на хорошем счету, значит, твое мастерство не оставляло желать лучшего. Конечно, учить других непросто, но если выбора нет, приходится порой становиться учителем. А теперь вернемся в деревню и поужинаем вместе со всеми.
Они взялись за руки и повернули с пляжа на тропу, ведущую к деревне через перелесок. Остановившись под сенью пальм, Кавика взял Лилиа за руку.
– Мы с тобой не были вместе с тех пор, как вернулись в Хана.
– Но не потому, что мне не хотелось этого. Просто слишком много было дел.
– А я уже начал бояться, что ты изменила решение. Помнишь, что ты сказала тогда на вершине Халеакала?
– Конечно, помню и повторила бы это еще раз, если бы не знала способа лучшего, чем слова, доказать, как много ты для меня значишь.
Кавика заключил ее в объятия. Страсть, которую они испытали во время бегства из лагеря Лопаки, вспыхнула в них с новой силой. Лилиа и молодой воин заключили друг друга в объятия. Потом они предались любви и, испытав наслаждение, начали задремывать. Но вскоре, стряхнув с себя сон, Лилиа прошептала:
– Нам пора вернуться в деревню. Как-никак я теперь алии нуи. Что скажут мои подданные, если я буду исчезать на целые ночи?
В тот же вечер после ужина, по традиции состоявшего из вареной рыбы и пои, Лилиа снова напомнила Кавике о своем высоком положении.
– Можно мне провести ночь в твоей хижине? – спросил воин после ужина.
– По-моему, это неразумно. До тех пор пока брачный обряд не соединил нас, ты мне не муж, и люди посмотрят косо на то, что я делю свое ложе с мужчиной. Это воспримут как нарушение обычаев, а сейчас их нужно придерживаться особенно строго. Потерпи, пока мы не покончим с Лопакой. Настанет мир, а с ним и время думать о будущем, о совместной жизни.
– Хорошо, потерплю.
Хотя Лилиа привела вполне разумные доводы, в глубине души она сознавала, что тянет время, и стыдилась этого. Тем более что островитяне не судили ближних строго, когда речь шла о сердечных делах. И уж конечно, они не стали бы роптать, если бы алии нуи разделила ложе с мужчиной. Они, пожалуй, списали бы это на суровые времена: ведь нельзя совершить брачный обряд, когда в окрестностях деревни шныряют люди Лопаки. Лилиа же утешалась тем, что не приходится принимать решение немедленно, так как перспектива брака с Кавикой не радовала, а пугала ее. Девушка была от души благодарна ему за то, что он облегчил ей боль разлуки, но понимала, что никогда не полюбит Кавику так, как Дэвида.
