Лариса Шкатула - Последняя аристократка
— Что ты хочешь посмотреть? — спросила Наташа, впрочем, подозревая ответ.
— Место, где они хоронят убитых, — хрипло отозвался он.
Чекисты не затрудняли себя ни выбором какого-то особого места для захоронения, ни самим захоронением. На заднем дворе отыскалась огромная яма, в которой были попросту свалены трупы.
Наташа задрожала от ужаса, невольно ухватившись за Петра.
— Не бойся, — сказал он ей успокаивающе, — это мои сельчане. Добрые люди. Крестьяне, виновные лишь в том, что родились не в той стране и не в то время.
Он дал Наташе в руки фонарь.
— Подержи.
Неестественно спокойный тон Петра не смог обмануть Наташу. Если он и не дрожал от ужаса, как она, то даже в свете фонаря был бледен мертвенной бледностью, так что ей хотелось стать рядом и поддержать его. Все-таки он ещё так слаб после болезни!
А Петр методично работал: доставал трупы и аккуратно складывал их возле ямы. Внезапно он покачнулся, и Наташа намертво вцепилась в его рукав.
— Зайка! — сказал он горестно. — Зайка!
Тело Зои было обнаженным, и когда Петр вытаскивал его из ямы, её распущенные русые волосы зацепились за чью-то мертвую руку, словно остальные мертвецы не хотели отпускать её от себя.
Они вернулись к сараю: Петр на руках со своей страшной ношей, Наташа впереди с фонарем. В сарае он бережно опустил труп жены на большую охапку сена. Лошади в загородке всхрапнули.
Алексеев вытащил из деревянного пня, стоявшего посреди сарая, воткнутый в него топор и пальцем попробовал лезвие. Лицо его было страшным.
— Петя! — испуганно шепнула Наташа.
— Я не звал тебя с собой, — он искривил в гримасе рот.
— Подожди! — она схватила его за руку. — Ты идешь на верную смерть, даже не оглянувшись. А кто похоронит Зою? Я же не смогу нести её на руках…
Кажется, эти жестокие слова несколько отрезвили Петра.
— Ты права, — согласился он. — Но что же делать? Я не могу это так оставить.
С чего начали, к тому и пришли! Месть! Неужели это непременная черта каждого человека?
Слова, которые произнес Петр, вроде, невинные. "Не могу так оставить". А переводятся на язык действия зловеще: "Никого из этих тварей нельзя оставлять в живых!"
Опять жизнь загоняет Наташу в угол. Казалось бы, кто ей этот бывший студент по кличке Знахарь? А вот поди ж ты! Не только пошла вместе с ним на опаснейшее для жизни предприятие, но и раздумывает, как бы помочь ему убрать… сущую ерунду! Всего-навсего, небольшой заградительный отряд войск НКВД. Кстати, сколько их там может быть? Домик-то сравнительно небольшой.
Наверное, эти слова она произнесла вслух, потому что Петр на них ответил:
— Их там семеро. Остальные стоят на выходе из села. Если точнее, там для них вход, потому что отсюда дорога ведет лишь на маленький железнодорожный полустанок, а оттуда на большой тракт… Как бы они ни называли наше село: мятежным, восставшим, никому и в голову не придет, что крестьяне могут здесь организовать сколь-нибудь серьезное сопротивление. Особенно теперь, когда умирают от голода.
— Значит, в доме их шестеро? — уточнила Наташа, в глубине души удивляясь собственной воинственности.
— Шестеро, — кивнул он.
— А у нас одна винтовка.
— И топор, — добавил он.
— И ты сможешь вот так хладнокровно расстрелять их одного за другим, даже если мы застанем их врасплох?
— А ты помнишь ту яму, полную трупов? Все ещё будешь говорить о людях, на которых у меня не поднимется рука?
Наташа вдруг как наяву услышала далекий голос Катерины: "Иде ты бачыла людыну? Не люды, вовкы, скаженни собакы!"
— Ну, я пошел! — прервал её размышления Петр и шагнул по направлению к дому, где устроили свой пост энкавэдэшники.
— Погоди! — остановила его Наташа, — Все равно одному с шестерыми не справиться. Тут нужна хитрость… Тащи конюха… ну, того, которого ты оглушил.
— И зачем он нам?
— Пусть позовет из дома ещё кого-нибудь, якобы на подмогу.
— Соображаешь! — Алексеев одобрительно посмотрел на нее, и взгляд его будто прояснился. Теперь врач становился уже не смертником, а как бы стратегом.
Оглушенный пришел в себя и, когда Петр приставил к его голове винтовку, задрожал. Глаза его умоляли о пощаде.
— Кто тебе обычно с лошадьми помогает?
— Митька… Некрасов.
— Позовешь своего Митьку, я тебя убивать не стану. Понял?
Алексеев подтащил связанного к крыльцу и вытащил изо рта кляп, не убирая от головы винтовку.
— Зови своего Митьку.
Тот осторожно прокашлялся. Голос его звучал вполне мирно, по-деловому.
— Митька, Некрасов, Гнедок с привязи сорвался, поймать не могу.
Несколько минут спустя в доме громыхнуло что-то вроде пустого ведра. Кто-то матюкнулся, и сонный голос ответил:
— Иду! Ничего без меня сделать не можешь, растяпа!
Петр тут же вернул кляп на место и оттащил связанного в сторону.
Вышедшего на крыльцо он так сильно ударил по затылку обухом топора, что тот скатился со ступенек и замер безжизненной тушей.
— Что там случилось? — крикнули из дома. — Митька, ты что, упал, что ли?
Алексеев склонился над поверженным.
— Готов, — шепнул он.
— Черт знает что! — продолжал ругаться кто-то в доме. Там в соседней комнате зажегся огонек лампы — кто-то начальственный собирался выйти, навести порядок.
Его врач сшиб с крыльца тем же способом, но, падая, военный успел изумленно вскрикнуть:
— Твою мать!
— Товарищ капитан!
Теперь, кажется, проснулись и остававшиеся в комнате дозорные. Они не спешили выходить. Совещались. Петр, пригнувшись у самого окна, слышал, как они переговариваются. Оно и понятно, кто бы в этом глухом селе мог напасть на военный пост? Это же не гражданская война! Не граница. О бандитах в этих краях уже давно не слышно… Как бы то ни было, но выходить никто не спешил.
Здоровые сильные мужики, отъевшиеся на непыльной службе, привыкшие к безропотному повиновению людей, которых они карали и миловали по собственному усмотрению, теперь откровенно перепугались. Как и всякий, имеющий немало грехов на совести и втайне ожидающий за них возмездия. Рано или поздно. Сегодня, им казалось, было ещё рано.
— Ну, и как их теперь выманить, стратег? — вполголоса спросил у Натальи мститель, выводя её из оцепенения — она никак не могла поверить в то, что принимает участие в нападении на военный пост.
— Сделать вид, что дом подожгли, — тем не менее ответила она.
— Молодчина! — он хлопнул её по плечу, как хлопнул бы соратника-мужчину.
— Тише ты, медведь, кости переломаешь! — прошипела она, потирая ушибленное плечо.
