Вирджиния Браун - Дикое сердце
Теперь он близко к ней, так близко и одновременно так же далеко, как сверкающие звезды над его головой. Рафаэль не знал, почему ищет ее с такой решимостью и что, собственно, ищет — своего ребенка или свою женщину.
При первом проблеске рассвета, когда небо лишь чуть-чуть порозовело за пурпурными горами, Рафаэль снова поехал вдоль обрывистого края оврага. Он добрался по нему до нескольких пересохших ливневых водостоков с небольшими лужицами воды, но так и не нашел Аманду. Она не могла уйти дальше, чем опытный следопыт верхом на лошади, и чувство разочарования больно укололо его сердце. Где же она?
Спешившись, Рафаэль подвел свою лошадь к одной из луж, чтобы напоить. Его взгляд блуждал с востока на запад, как вдруг что-то привлекло его внимание. Это был простой грязный хлопчатобумажный шарф, лежащий на камне. Пальцы Рафаэля стиснули тонкую ткань. Он никогда не видел его раньше, но знал, что-то шарф Аманды, и теперь его глаза пытались найти разгадку на каменистой земле вокруг лужи.
Следы копыт нескольких лошадей, признаки борьбы, причем маленькие следы поверх больших отпечатков сапог, широкие дуги, как будто что-то тащили по земле. Он мог прочитать картину так же легко, будто она нарисована на холсте. Аманда, очевидно, остановилась у воды, и ее неожиданно схватили французские солдаты. У хуаристов не было таких сапог, которые оставили эти следы. Аманду захватили, и у него не оставалось времени, чтобы возвращаться за помощью. Фелипе — единственный, кто мог бы убедить их отпустить Аманду, прежде чем ее расстреляют как мятежницу, если она вообще еще жива.
Развернув усталого коня, Рафаэль пришпорил его и помчался в направлении Каса-де-Леон.
— Не вижу причин, зачем мне делать это, — холодно ответил Фелипе, поднимая бокал с бренди и внимательно разглядывая янтарную жидкость, как будто это было единственное, что его сейчас волновало. — Думаешь, этот цвет хорош, Рафаэль? Мне он кажется немного блеклым…
Стакан, выбитый из его руки, упал на персидский ковер, покрывающий пол зала, и Фелипе лениво поднял брови.
— Ну надо же! Ты немного раздражен, а, Рафаэль? Такая суета из-за женщины не в твоих привычках. Это женщины всегда боролись из-за тебя, а ты просто сидел и, посмеиваясь, наблюдал. Неужели роли могли так поменяться?
— Так ты поможешь ей? — снова спросил Рафаэль, его голос больше напоминал рычание разъяренного льва. — Она же твоя жена.
— Да, так мне говорили. — На лице Фелипе появилась гримаса отвращения, когда он плавным движением поднялся на ноги. — Но это ты играл все роли, брат, в то время как я просто сидел и бил баклуши. Я не чувствую никакой преданности. Да и с чего бы?
— Будь ты проклят! — Рафаэль поднялся, сжимая кулаки, чтобы сохранить самообладание. — Может быть, Аманду и заставили выйти за тебя в первый раз, но она решила остаться с тобой по своей воле. Чего ты ожидал от нее?
— Что она будет чтить данные клятвы, — ответил Фелипе. — Признаю, у меня на руках были все карты, но она могла отказаться — и не отказалась.
— Что ты несешь? Она решила остаться с тобой, зная, что я вернусь за ней…
Фелипе насмешливо фыркнул.
— Эта сучка окончательно задурила тебя, да? Но она одурачила нас обоих — ей удалось привлечь внимание императора. По твоему лицу я вижу, что ты об этом не слышал. — Голос Фелипе сочился ядом. — Вот почему она послала тебе письмо, брат, — чтобы просто повысить ставки.
Насмешливая улыбка кривила губы Фелипе, черные глаза вспыхивали ненавистью, когда он смотрел на Рафаэля. Разумеется, Аманда не знала о письме, которое он заставил Консуэлу написать Рафаэлю. Ну что за удачная идея!
— Так ты мне не веришь? Это она заставила привезти тебя в Куэрнаваку, чтобы убедиться, что ты умрешь, и, полагаю, она планировала что-то насчет меня…
— Будь ты проклят! — Рафаэль вскочил с быстротой нападающей змеи, его руки сжимали резную спинку кресла, чтобы он не мог стиснуть их на шее Фелипе. — Ты зашел в своей лжи слишком далеко, брат.
Фелипе небрежно пожал широкими плечами, облаченными в идеально сидящий бордовый бархатный смокинг; голос его звучал высокомерно и презрительно:
— Тебе видней, брат.
Рафаэль боролся с волной ярости, захлестнувшей его после слов Фелипе, и на мгновение его разум затуманило сомнение. Неужели Аманда плела интриги против них обоих? Или только против него? Нет, он не мог так ошибиться в ней. Может быть, она и хотела бежать от него, но не могла планировать убийство.
Повернувшись спиной к Рафаэлю, Фелипе налил себе еще бренди из изящно украшенного хрустального графина и поставил его назад на серебряный поднос. Мысли вертелись в его голове как торнадо, выдвигая идеи и отбрасывая их, и каждый мускул его тела был напряжен как струна. Рафаэлю конец. На этот раз он не покинет Каса-де-Леон живым. Хуарес близко — слишком близко, — но у него еще есть шанс спасти свое имущество. Должен быть способ! А этот ублюдок не получит ничего. Фелипе подавил смех, наслаждаясь разочарованием и яростью, которые, он знал, должен ощущать сейчас Рафаэль. Они были почти материальны, как будто черная грозовая туча заполнила комнату: молнии трещали и вспыхивали при каждом слове и движении. Еще несколько правильно подобранных слов, и Рафаэль потеряет контроль над собой — тогда Фелипе позовет телохранителей и прикажет застрелить его. Это будет идеальный выход, и Фелипе никогда не обвинят в убийстве…
— Почему ты так волнуешься об освобождении Аманды из рук французов, братец? Юридически она все еще моя жена, и я позабочусь, чтобы ею и этим ее вечно орущим чадом — от кого бы оно ни было — распорядились должным образом.
Стакан с бренди взлетел в воздух, орошая каплями дорогого напитка ковер и мебель, после чего Фелипе обнаружил себя лежащим на спине на полу. Хотя он и гордился своей физической формой, но не мог противостоять смертоносной ярости брата. Сильные загорелые руки вцепились в идеально отутюженную ткань сюртука и рывком подняли Фелипе. Прежде чем медленно реагирующий Фелипе мог предотвратить это, кулак Рафаэля врезался в лицо, расквашивая нос и рот. Кровь брызнула во все стороны.
Оправившись, Фелипе смог блокировать следующий удар, рванувшись вперед и обхватив рукой живот Рафаэля. От этого стремительного движения они оба пролетели через всю комнату. Резкие выкрики, тяжелое дыхание и глухие удары заполнили пространство, а маленькие мраморные столики, уставленные редкими произведениями искусства, со стуком и звоном повалились на пол. Парчовый диван, стоявший когда-то во дворце Людовика XVI, минуту раскачивался на двух ножках, когда братья боролись на нем, а потом ножки подломились, и оба рухнули на пол, катаясь, словно два дерущихся диких кота, огрызаясь и рыча от гнева и ненависти.
