Марина Фиорато - Венецианский контракт
Вдруг он увидел плоское отражение, словно от поверхности воды, которая внезапно покрылась рябью, расступилась и выпустила из глубины некое подобие человеческой фигуры. Доктор пошарил в карманах плаща, достал огниво и зажег его; сердце у него бешено билось. То, что предстало его взору, поразило Валнетти настолько, что он чуть не выронил огниво.
Там, в ванной, сидел человек, с которого, казалось, содрали кожу. Волосы и брови у него исчезли, а от носа остались два черных отверстия. Его ободранная плоть была красной, как у демонов, изображенных на фресках соседней церкви, однако местами покрыта белыми пятнами – там, где истерзанный организм пытался сам излечить себя. Грудь и пах пострадали больше всего. Место, где когда-то были половые органы, к счастью, утопало в масле. Валнетти многое повидал за годы своей практики, но больше не мог выносить этого ужаса. Обожженные конечности торчали из ванны, словно чудовищные когти; пальцы на руках и ногах, обглоданные огнем, превратились в жуткие отростки. Но чёрные глаза ещё горели на оголённом, окровавленном черепе – такие тёмные, словно бесконечная тьма, погружающая Валнетти в сумрачную душу несчастного, заглянуть в которую ему не хватило бы духу.
Язык Саламандры, черный и заострённый, как у рептилии, то и дело выпадал наружу, облизывая щель, где когда-то были губы. Местами на оголённой плоти торчали черные волосы, словно его наспех ощипали, как курицу.
Этот человек чудовищно обгорел и остался жив лишь благодаря чуду.
Свет, по-видимому, раздражал его, так что Валнетти поспешно задул огонёк. Врач сразу же почувствовал облегчение, но у него перед глазами все ещё стояло омерзительное существо, словно отпечатанное во тьме.
– Помогите, – послышался леденящий душу рык; в этом слове, искаженном изуродованным языком, чувствовалось ещё что-то – похороненное глубоко внутри человека, которым он когда-то был: акцент.
– Что ж… я хочу сказать, – забормотал Валнетти, – вы приняли верные меры. – Как всегда, испытывая страх, он прятался за лестью. – Оливковое масло – самое эффективное средство от ожогов.
Свой собственный голос показался ему тонким и высоким, как писк летучей мыши. Он попятился. Валнетти бы с радостью отказался от денег, только бы выбраться из этого ада.
– Надо найти зелёную даму, – послышалось из тьмы. Существо говорило, запинаясь, но вполне ясно.
Валнетти замер.
– Нести… смерть.
Крошечные глаза Валнетти блеснули. Неужели они с Саламандрой преследовали одну цель?
– Вы ищете её?
– Дорога.
Валнетти пришлось уточнить.
– Вы ищете даму в зелёном, вы несёте смерть и хотите встать на ноги, чтобы добраться до неё?
Существо в ванной кивнуло.
– Расскажешь, убью.
Валнетти хмыкнул, ведь Саламандра едва мог приподняться в своём масляном корыте, но существо зашипело на него из тьмы, и этот ужасающий звук заставил его прикусить язык.
– Я помогу вам, – сказал он поспешно. – Мне известно, где она. Я принесу вам опий, который заглушит боль в пути. Я подготовлю носилки, которые доставят вас к каналу, где будет ждать лодка. Но это обойдется вам…, – он задумался, прикидывая, сколько потребовать, – …в тридцать султани.
Существо снова кивнуло.
Валнетти услужливо наклонился к Саламандре, настолько близко, насколько хватило решимости – чтобы сообщить ему, где живёт дама в зелёном. Так даже лучше – позволить этому существу уладить его проблемы. Пусть Саламандра позаботиться о зелёной ведьме и уничтожит её. Это будет намного удобнее. И хлопот меньше, чем если бы пришлось выдвигать обвинения против Касона в Совете. Несмотря на физическую немощь Саламандры, Валнетти ни капли не сомневался в том, что существо выполнит свой план, прежде чем позволит себе умереть. Только это и поддерживало жизнь в его тлеющем теле.
Когда Валнетти покидал гниющий дом, чтобы подготовить всё необходимое, у него было легко на душе. Саламандра предложил ему возможность повергнуть Касона с его колдуньей, не замарав рук и с минимальной волокитой, которая была одной из самых утомительных особенностей Венеции.
Глава 40
Сёстры первыми покинули остров; за ними последовала череда отъездов.
Одна за другой семьи возвращались в свои дома, чтобы возобновить прерванную жизнь в Венеции, в квартале Мираколи. Только семья Трианни всё ещё оставалась на острове – по особой причине.
Бадесса прислала весть о том, что возникли небольшие трудности. Дом Трианни, расположенный рядом с церковью Мираколи, пока занят. Фейра принялась расспрашивать сестру Бенедетту – дородную монахиню, которая привезла это сообщение на остров и теперь привязывала лодку к пристани.
– Этого следовало ожидать, не так ли? – спросила она. – Многие лишились домов после пожара, и нельзя винить чью-то семью в том, что она нашла пристанище в доме Трианни.
– Да, но только это не семья, – заметила сестра. – Это демон; говорят, огненный демон, принявший вид ящера.
Фейра попятилась, стараясь разглядеть на лице монахини признаки иронии, но сестра Бенедетта говорила совершенно серьезно, пожимая своими широченными плечами. Уж в демонах-то она разбирается.
– Будем следить, ждать и молиться и, как только демона-ящера изгонят из дома, пришлём весточку. А пока Трианни придется подождать – неделю, не меньше.
* * *Фейра с облегчением приняла весть о том, что её друзья остаются, но к этой радости примешалась капля разочарования. Иногда она мечтала, что будет, когда они с Аннибалом останутся на острове одни.
В ту ночь он снился ей, его обжигающие объятия, поцелуи… Она проснулась, жадно глотая воздух, словно невидимая рука закрыла ей рот, мешая дышать. Ей стало стыдно. Фейра поднялась с постели и бесшумно спустилась вниз. На камине, в котором ещё горел огонь, лежала Библия, оставленная ей Бадессой. Она не хотела держать книгу в доме, но не могла заставить себя бросить в огонь подарок, сделанный с искренней добротой.
В Константинополе имя Божье было священным. Если написать его на бумаге, то сама бумага, даже её маленький клочок, приобретали большую ценность. Так как люди носили на себе такие листочки, они часто роняли их на землю, и жители Константинополя подбирали эти священные обрывки и крепили их к стенам домов. На оживленных улицах они были испещрены надписями с именем Бога. Фейра не хотела сжигать Библию; хотя Бог, о котором говорилось там, не был её Богом, она боялась совершить святотатство.
Внезапно ей стало жарко, и она вышла в ночь – в длинной сорочке. Ступая по холодной земле, она почувствовала приятную прохладу на своей пылавшей коже. Круглая весенняя луна сияла, словно солнце, небо было усыпано звёздами, и она могла различить каждую серебристую былинку, как днём.
