Пэм Розенталь - Служанка и виконт
Мари-Лор грустно улыбнулась своему отражению в зеркале. Завтра все будет по-другому. Но она подумает об этом завтра… завтра.
— Месье де Калонн. Мадам Гельвеции. Аббат Морель и маркиз и маркиза де Лафайет. Месье Карон де Бомарше.
Месье и мадам Лавуазье… позвольте представить вам мою гостью мадемуазель Берне…
Представления следовали одно за другом. Поразительно, но знаменитые имена обладали настоящими лицами и телами. Мари-Лор испытывала удовольствие, улыбаясь, смущенно отвечая на комплименты и даже немного флиртуя.
Она помогла маркизе провести гостей в парадную гостиную, расписанную картинами на мифологические сюжеты. Кресла были расставлены так, чтобы группы гостей могли беседовать. Лакеи разносили бокалы с шампанским и чашки с чаем, учитывалось предпочтение доктора Франклина. Но ни посол, ни Жозеф пока еще не появлялись.
Между банкирами, чиновниками и экономистами возник спор. Маркиза вмешалась, чтобы успокоить страсти, и не допустила, чтобы разногласия переросли в яростную ссору.
— Идите сюда, Мари-Лор, — позвала ее мадемуазель Бовуазен, вокруг которой собралась группа совсем других людей: красивых, чересчур разряженных, с выразительными лицами и вызывающими жестами, явно требовавших к себе внимания. Актеры, некоторые из них участвовали в пользовавшейся бешеным успехом «Женитьбе Фигаро». — И таким образом, — с воодушевлением закончила мадемуазель Бовуазен свою историю, — она оказалась одна лицом к лицу с убийцей барона Рока. — Актеры зааплодировали, но их аплодисменты заглушил шум, неожиданно поднявшийся у дверей.
«Папа!»
«Посол! Доктор Франклин!»
Громче других звучали восторженные вопли молодых дам. Но и солидные люди постарше тоже потянулись к входу. Маркиза поспешила навстречу гостю.
Не будь американский посол таким высоким, то окончательно бы утонул в море кружев, шелков и поцелуев. Удивительно прямой для своих семидесяти восьми лет, он был одет в темно-красный камзол, без каких-либо украшений. Седые жидкие волосы падали на плечи, его знаменитые очки сползали на кончик носа. «Даже и не скажешь, что у него подагра, — подумала Мари-Лор, — если бы не заботливый молодой человек, держащий его под руку. Внук или секретарь, как сказал один из актеров».
— Вы не хотите быть представленной ему? — повернулся к ней драматург Карон де Бомарше.
— О да! — выдохнула Мари-Лор. — О, пожалуйста, месье! Казалось, вся комната устремилась к Франклину, и они продвигались медленно. Драматург взял Мари-Лор под руку и поставил в очередь с другими гостями, желавшими поздороваться с послом.
— Аристократы, — проворчал он, оглядывая окружавшую их толпу, — это большие дети, ищущие бесконечных развлечений. Я создал распутного хозяина Фигаро, так что можете мне поверить. Но я — взрослый: я купил «де» к своему имени и знаю цену ливра и женщины. Когда вы надоедите вашему виконту, пожалуйста, навестите меня.
Мари-Лор заставила себя сохранить холодный, равнодушный вид. Вот каково, сказала она себе, быть общепризнанной любовницей Жозефа.
— А, да это Бомарше, — дружелюбный голос прервал ее размышления, — один из творцов нашей революции.
Мужчины обнялись, а окружавшие их дамы щебетали и чирикали, как стая птичек на фруктовом дереве.
— Но что вы имеете в виду, папа? — спросила изящная блондинка. — Как месье Карон де Бомарше может быть творцом революции? Революция — не пьеса.
— Дамы, дамы, — запротестовал посол, — вы можете все сразу целовать меня, но мой французский слишком плох, чтобы я мог понять вас, когда вы говорите все сразу. А что касается нашего дорогого Бомарше… — начал он и вдруг заметил выражение лица Мари-Лор, — то я думаю, что эта новая мадемуазель знает, что я хотел сказать.
Бомарше поспешил представить Мари-Лор.
— И мое замечание, мадемуазель Берне? — спросил посол.
— Это было так же ясно, как и остроумно, месье Франклин. Месье Карон де Бомарше заготавливал оружие и продовольствие для американских колоний еще в 1776 году, когда это было непопулярно и опасно делать. А поскольку это одно из его лучших дел (и возможно, самых благородных), то он заслуживает называться творцом — в смысле родоначальником — революции в вашей стране.
Бомарше подмигнул девушке. Как бы извиняясь.
— Откуда вы узнали о нас так много, мадемуазель? — спросил месье Франклин.
— Мой отец учил меня. Он был книготорговцем, — Одна или две молодые дамы отодвинулись от Мари-Лор. — И, — закончила она по-английски, — горячим защитником определенных неотъемлемых прав.
— Дочь книготорговца. — Старик улыбнулся и тоже заговорил по-английски. — Какая неожиданная радость. А я думал, что сегодня увижу дочерей герцогов и им подобных.
Щебетание и чириканье становились все громче, дамы хотели узнать, о чем говорили по-английски.
— Да ни о чем, совсем ни о чем, — заверил их Темпл Франклин, внук посла. — Просто моему дедушке нужно посидеть минут десять, чтобы дать отдых больной ноге. — Он повел Мари-Лор и посла к паре стоявших в углу кресел. — И послушать английскую речь, чтобы освежить его замечательный ум.
— Он осторожен, как видите, — услышала Мари-Лор, как Темпл Франклин шепнул Бомарше, — никогда не высказывает свои антиаристократические взгляды по-французски. В этом кроется секрет его успеха в этой стране.
— А вы, дамы, — громко объявил Бомарше, — довольствуйтесь месье Темплом Франклином и мной. Но только на самое короткое время. Десять минут, обещаю вам, и ваш дорогой «папа» вернется и получит все поцелуи, которые вы ему должны. С процентами.
Посол пил чай.
— У меня не было необходимости присесть. Мне больше хотелось на минуту избавиться от толпы. Вы, французы, любите говорить все сразу. Недолгий разговор на английском с хорошенькой молодой дамой придаст мне силы выдержать вечер до конца и остаться дипломатом. Так что, видите, вы обязаны уделить мне несколько минут, это будет вашим вкладом в благополучие американской республики.
Сначала Мари-Лор боялась, что не сможет ничего сказать. Но посол разговорил ее, задавая вопросы, рассказывая смешные истории о своем деле — торговле книгами, письменными принадлежностями и книгопечатании. Его, как и ее, интересовали бумага и шрифты и, конечно, распространение грамотности.
Когда он пятьдесят лет назад поселился в Филадельфии, там не было ни одной книжной лавки. Франклин первым открыл библиотеку по подписке. Сейчас, конечно, там появились книготорговцы — город вырос с поразительной быстротой, — но он считал, что их должно быть намного больше. И ему было приятно сознавать, что он помог сделать чтение модным занятием в главном городе молодой нации. Он даже издал «Памелу» Ричардсона, хотя должен был честно признаться, что книги остались нераспроданными. Американские читатели не отличались тонким вкусом.
