Виктория Холт - Счастье и тайна
Я спросила у Дамарис о ее матери, и она ответила, что та отдыхает. Ей давно уже пора было быть в постели, и доктор не позволял ей нарушать режим ни из-за Рождества, ни из-за чего-либо другого.
Приехали супруги Картрайт. С ними были некоторые члены их многочисленной семьи — сыновья и дочери со своими семьями. Гостей становилось все больше. И я, как и Сара, представила себе, как здесь могли бы выглядеть другие праздники Рождества. Только Сара вспоминала, что было раньше, а я думала о будущем.
Танцев не было, и гостей пригласили пройти в гостиную на втором этаже. Все разговаривали вполголоса. Каждый в этот день невольно вспоминал Габриела — ведь из-за траура не устраивали обычных развлечений.
Я все-таки нашла возможность поблагодарить Хагар за кольцо. Она улыбнулась и сказала:
— Мы хотели, чтобы это кольцо стало твоим… мы оба хотели этого.
— Ему нет цены! Я хотела бы еще поблагодарить Саймона.
— А вот и он.
Саймон уже стоял рядом с нами, и, обернувшись к нему, я сказала:
— Я только что благодарила вашу бабушку за это великолепное кольцо.
Он взял мою руку и стал рассматривать перстень.
— На ее руке кольцо смотрится лучше, чем в футляре, — заметил он, обращаясь к своей бабушке.
Она кивнула, а он еще на несколько секунд задержал мою руку, любуясь кольцом и удовлетворенно улыбаясь.
К нам подошла Рут.
— Кэтрин, — обратилась она ко мне, — если тебе хочется ускользнуть незаметно в свою комнату, то сейчас как раз подходящий момент. Ты не должна переутомляться. Тебе надо избегать именно этого.
Меня так переполняли неведомые мне раньше чувства, что я действительно хотела побыть одна в своей комнате: мне надо было много обдумать. К тому же я чувствовала, что мне необходимо передохнуть.
— Завтра мы еще будем здесь, — напомнила Хагар, — Завтра утром мы втроем можем съездить на прогулку. Если, конечно, Рут не захочет присоединиться к нам.
— Я думаю, завтра утром начнут приезжать гости, — ответила Рут. — Вы же знаете, как это бывает на второй день Рождества.
— Ну, хорошо, там будет видно, — сказала Хагар. — Спокойной ночи, дорогая, очень разумно, что ты решила пораньше лечь. Сегодня был утомительный для тебя день.
Я поцеловала ей руку, а она прижала меня к себе и поцеловала в щеку. Потом я протянула руку Саймону. К моему удивлению, он быстро наклонился и поцеловал ее. Я кожей ощутила его горячий, крепкий поцелуй, который заставил меня слегка покраснеть. Оставалось надеяться, что Рут не заметила этого.
— Иди, Кэтрин, — сказала Рут. — Я за тебя извинюсь перед остальными. Они поймут тебя.
Итак, я удалилась к себе, но когда я оказалась одна в своей комнате, то поняла, что не смогу заснуть: я была слишком взволнована.
Я зажгла свечи и легла в постель. Я все вертела на пальце подаренное мне кольцо, понимая, что эту ценную для Редверзов реликвию мне подарили, подчеркивая этим, что хотели бы видеть меня среди членов этой семьи.
Так же я лежала и тогда, когда ко мне в комнату пришел монах и одна за другой последовали странные вещи, происходящие со мной. Прокручивая в своих мыслях все сначала, я поняла, что действовать следует скорее, потому что времени у меня оставалось совсем немного. Я уже стала быстро уставать, вот и с праздника я должна была уйти раньше. Тайну надо было разгадывать… и причем немедленно!
Если бы я только могла найти этот вход в дом… если бы мне удалось найти монашескую рясу…
Нам ведь так и не удалось толком осмотреть певческую галерею. Мы нашли всего лишь шкаф, но мы не заглянули под все гобелены, которые там висят. Интересно, давно ли их снимали?
Я поднялась с постели — я еще не раздевалась. Меня переполняло желание осмотреть галерею еще раз.
Когда я проходила по коридору, до меня донеслись звуки голосов из гостиной на этом этаже. Я тихо спустилась по лестнице и, очутившись у певческой галереи, открыла дверь и вошла.
Слабый свет проникал сюда только от зажженных в холле свечей на стенах. На галерее было так темно и мрачно, что я сказала себе, что пытаться что-нибудь разглядеть при этом свете — пустая затея.
Облокотившись на перила, я посмотрела вниз — холл был передо мной как на ладони: не видно было только то, что делалось прямо под балконом.
Когда я стояла там, открылась дверь и на пороге замаячил чей-то силуэт. На какую-то минуту мне показалось, что это монах, и, хотя я думала, что была готова к встрече с ним, я задрожала от страха.
Но это был не монах. Это был мужчина в вечернем костюме и, когда он прошептал:
— О, господи, Кэтрин! — я узнала голос доктора Смита.
Он все еще разговаривал шепотом.
— Что вы здесь делаете?
— Мне не спалось.
Он вошел и встал рядом со мной на балконе.
Он приложил палец к губам.
— Там внизу кто-то есть, — прошептал он.
Я удивилась и подумала: «Ну и что в этом особенного, ведь в доме полно гостей», — и уже собиралась было сказать об этом ему, но он схватил меня за руку и подтащил поближе к краю балкона.
И тогда я услышала голоса.
— Дамарис! Наконец-то мы одни. — При звуке этого голоса я почувствовала почти физическую боль. И важны были не только сами слова, но и то, каким тоном они были сказаны. Голос был нежным и полным страсти. Я редко слышала, чтобы он был таким. Это был голос Саймона.
Дамарис отвечала:
— Я боюсь. Мой отец будет недоволен.
— В таких делах, Дамарис, мы должны доставлять удовольствие себе, а не своим родителям…
— Но он ведь сегодня здесь. Возможно, он смотрит на нас сейчас.
Саймон засмеялся, и в этот момент они подвинулись к центру холла. Он обнимал ее одной рукой.
Я отвернулась, у меня не было сил смотреть на это. Я боялась, что они могут увидеть нас. Представляю себе, какое унижение я бы испытала, если бы он узнал, что я наблюдала за его ухаживаниями за Дамарис.
Я направилась к выходу из галереи. Доктор был рядом. Мы вместе поднялись по лестнице на второй этаж. Казалось, он был занят своими мыслями и даже не замечал меня. Я не сомневалась, что он очень беспокоится за свою дочь.
— Я запрещу ей видеться с этим волокитой, — сказал он.
Я не отвечала. Сложив вместе руки, я дотронулась до кольца, которое еще совсем недавно значило для меня так много.
— Может быть, бесполезно запрещать ей? — предположила я.
— Она будет вынуждена подчиниться мне, — возразил он. И я увидела, как у него на висках вздулись вены. Я никогда еще не видела его таким взволнованным: это, казалось, говорило о глубине его привязанности к Дамарис. Я почувствовала к нему какое-то тепло: такая забота о дочери — это то, чего мне, к сожалению, совершенно не хватало, когда мой отец надолго уезжал.
