Осип Назарук - Роксолана
В ту ночь приснился султанше сон.
Вмиг отворились все двери и распахнулись все завесы во дворце султанов, унаследованном от владык Византии. И заблистали полы из эбенового дерева, золота и алебастра, зеркальные стены и потолки. И ангел Господень шел по коридорам и залам дворца и белым крылом указывал на странные образы и тени, что появлялись один за другим на зеркальных стенах и мраморных полах. И увидала султанша суть двенадцати столетий на стенах и все тайные дела византийских императоров и турецких султанов. Узрела светлых и великих, чтивших Бога, в чьих глазах была мудрость. Узрела Ольгу, киевскую княгиню, супругу Игоря и мать Святослава, что приняла крещение в этих палатах – втайне от рода и народа своего. Шла она, тихая и скромная, в белой одежде и молча смотрела на новую царицу из своей земли. Удивилась во сне султанша Эль Хуррем, что только теперь вспомнила эту великую княгиню. Вспомнила и сказала: «Моя задача еще тяжелее, чем твоя!..» А княгиня Ольга прошла мимо молча, только крест еще крепче прижала к груди.
И узрела султанша великие злодеяния, предательства, подкупы и убийства. А при виде одного из них задрожала всем телом: в диадеме, со скипетром в руке, шла какая-то женщина из давних-давних времен, а рядом с ней юноша, и по лицу его было видно, что это – ее сын. А из соседних покоев появились палачи – и мать отдала им свое дитя… И те вырвали очи ее сыну…
Султанша Эль Хуррем закричала во сне. Ледяной пот залил ее лицо, и она проснулась. А когда снова уснула, увидела кары, что настигли злодеев за их преступления. Увидела, как гнила заживо Византия в золоте и пурпуре. Увидела, как предок ее мужа осаждал этот город, руша таранами могучие стены. Увидела весь ряд султанов – вплоть до мужа своего. И вдруг чья-то багровая рука стерла образ молодого Мустафы и возложила на султанский престол малолетнего Селима… Узнала Эль Хуррем милые ее сердцу очи сына. И увидела, как по Стамбулу маршируют три армии и как Селим посылает их к новым битвам…
На этом она проснулась и – решилась.
А дождь так плакал в садах султанских, как плачет дитя о матери…
Глава XVII
Джихад[135]
Когда джихад возгорается на земле, тогда само небо окрашивается заревом пожарищ… Тогда стонут дороги под тяжкими колесами пушек Халифа. Тогда гудят тропы от топота конных полков его. Тогда чернеют поля от пехоты падишаха, разливающейся по ним, как половодье. Тогда плач женщин и детей христианских подобен шуму градовой тучи. Ибо ужас великий несет повсюду джихад!
Таинственная рука Господня ниспослала на землю 1526 год. Столь необычного года не помнили даже самые старые жители Стамбула. Солнце днем нагревало воздух так, что по ночам прел даже небесный свод и со звезд капал огненный пот на землю: на Золотую пристань Стамбула, на Мраморное море и на долину Сладких Вод.
А когда в череде жарких дней зацвели липы, после многих ночей без капли росы люди видели по утрам под липами и яворами странный «пот небесный», который, словно липкий мед, покрывал камни у их подножья. У путников, что в те ночи спали под открытым небом, слипались волосы, и одежда их покрывалась каплями этого пота, капавшего с небес на людей и грешную землю.
И в те страшные часы, когда томился свод небесный, величайший султан Османов принял решение двинуться на завоевание земли джавров. Тогда отворились Врата Фетвы и со всех минаретов Стамбула громко закричали муэдзины: «Идите, легкие и тяжкие, и ревностно послужите добром и кровью на пути Господнем!»
Сто пушечных залпов возвестили о начале джихада. Так начался священный поход султана Сулеймана. И в первый же день джихада пролился кровавый дождь на земли христианские, по которым вскоре предстояло пронестись неисчислимым полкам падишаха. Шел кровавый дождь, хоть на небе не было ни облачка, и кровь эта лежала на полях, тропах и дорогах с полудня до ночи. А в воздух над Венгерской равниной поднялась кровавая пыль и осталась стоять в небе, жутко светясь во всякое время суток. Великий страх покатился по бескрайней пуште и рыцарским замкам, и отчаяние черным саваном от края до края покрыло солнечные земли мадьяров и хорватов.
А когда через семь ворот Стамбула выходили на священный джихад полки Сулеймана, с Черного моря налетела буря. Черная туча шла прямо перед войском султанским и сыпала дождем белых рыб, которые на мили и мили устлали дорогу перед полками падишаха.
Воины со страхом оглядывались на своего монарха. А он ехал на черном, как ночь, коне, под зеленым знаменем Пророка, с мечом Магомета у бедра. Ничто не дрогнуло в его лице, несмотря на небесные знамения, и сам он походил на грозное олицетворение Господней кары. Никаких украшений не было ни на нем, ни на его коне, кроме твердой стали[136]. А рядом с султаном в крытой карете, за венецанским стеклом, закутанная в арабский шерстяной бурнус и кашмирскую шаль, ехала любимая жена завоевателя, прекрасная Роксолана Хуррем, сердце сердца Сулеймана.
А когда за горизонтом исчезли верхушки минаретов Цареграда, султан спешился и пересел в карету жены, чтобы проститься с нею.
– Я сдержу свое слово, – сказал он, – и покажу тебе, как выглядит настоящая битва. В надлежащее время я пришлю за тобой. А тебе в мое отсутствие поручаю опеку над моим старшим сыном.
Бледное лицо Эль Хуррем порозовело. Такое великое доверие подействовало на нее, как гром с ясного неба. На глазах ее выступили слезы.
Сулейман молчал, что-то взвешивая в душе. Наконец он снова обратился к ней:
– Тебе известно, кто сейчас является комендантом Стамбула?
– Конечно, – с удивлением ответила она. – Касым.
– Да, Касым. Но его я беру с собой.
– Значит, его заместитель?
– Да, но он слишком стар и не решится принять важное решение, когда оно понадобится.
– Тогда кто же?
– Ты, – ответил он так тихо, что она решила, что ошиблась.
– Ты издал такой указ?
– Первый закон для правителя: не издавать ненужных указов, ибо это мешает трудиться честным людям.
– А второй?
– Второй – тот, о котором мне не раз напоминал отец мой Селим – да будет Аллах милостив к его душе! Он говорил так: «Чтобы завладеть державой, понадобится сотня умных людей, готовых по приказу одного на любые усилия и жертвы. А чтобы править державой, хватит и пяти таких». Есть ли у тебя, о Хуррем, пятеро доверенных людей? Я спрашиваю об этом потому, что Стамбул – голова всем городам моим, а ты станешь фактическим комендантом Стамбула.
Она слегка задумалась и ответила:
