Джулиана Грей - Неприступный герцог
Уоллингфорд в изумлении обернулся.
– Откуда вы знаете это?
Монах улыбался. Он был весьма красив, хотя волосы были острижены слишком коротко, а уши торчали в стороны.
– На исповедь приходят разные люди, синьор. Так вот те, у кого хорошие добрые жены, грешат меньше. Они счастливы.
– Должно быть, вы слышите на исповеди много необычных признаний.
– Бывает. Но грехи всегда одинаковы. Все мы мужчины, и все мы время от времени испытываем соблазн.
Слова монаха так точно повторяли его собственные мысли, что Уоллингфорд вздрогнул от неожиданности.
– Вы правы, – тихо произнес он.
– Хотите исповедаться, синьор?
– Нет. Я англичанин, и у нас нет такого обычая.
– Жаль. Мне кажется, очень полезно рассказать о своих грехах и получить прощение.
Уоллингфорд рассмеялся:
– Боюсь, я грешил слишком много, поэтому исповедь займет много времени. Так что рискну жить дальше без отпущения грехов.
– А стоит ли, синьор? Вы хороший человек. Хотите жениться, обзавестись семьей. – Монах немного помолчал. – Ваша леди – достойная женщина?
– Она настоящий ангел, – тут же ответил Уоллингфорд. – Довольно озорной ангел, должен признать, но в ней совершенно нет зла или порочности. Она чиста и преданна, как… – У него вдруг перехватило дыхание. – О Боже!
– Что такое, синьор?
Уоллингфорд медленно опустился на скамью.
– Я ее недостоин. Хотя есть ли на земле достойный мужчина?
– Это не так, синьор. Вы хороший человек. Хотя бы потому, что видите в ней добро.
– Она ангел. Она жила в чистом непорочном мире, а я склонил ее к греху. Я спал с ней.
Монах промолчал.
Уоллингфорд облокотился руками о колени и уставился в пол.
– Она была девственницей, а я лишил ее невинности, потому что не смог устоять перед соблазном.
– Это грех, – сказал монах. – Но ведь вы женитесь на ней, правда?
– Женюсь. Я поклялся в этом перед Богом. Но я все равно не должен был ее соблазнять. – Он понизил голос: – Но ведь были и другие, отец, очень много других до нее. Я спал с женщинами с пятнадцати лет, не задумываясь о браке. Соблазнял замужних женщин – домогался их и прелюбодействовал, ведомый лишь собственными желаниями. – Он сжал руки в кулаки и прижал их к глазам. – Я еще могу исправиться, или я хочу слишком многого?
– Сын мой, чтобы измениться, нужно осознать ошибки прошлого и постараться избрать иной путь в будущем. – Голос монаха звучал невероятно мягко и спокойно.
– Я постараюсь. Я буду ей верен и никогда не причиню боли.
– Тогда почему вы испытываете страх, сын мой?
– Потому что раньше я никогда не мог устоять перед соблазном, и не знаю, смогу ли. – Из его измученной души вырвались рыдания. – Как я могу обещать ей верность, когда мои губы целовали стольких женщин? Как могу предложить ей эту руку, которая многих женщин склонила к измене?
– Сын мой, на то нам дана воля – драгоценный дар, посланный нам Всевышним. Каждый человек волен выбирать, грешить ли ему или нет. И совершая грех, он каждый раз делает выбор.
Уоллингфорд ничего не ответил. Пламя свечей подрагивало, отбрасывая золотистый свет на мрамор и позолоту алтаря. Уоллингфорд почувствовал, как что-то тяжелое опустилось ему на голову – то была ладонь монаха.
– Я могу предложить вам прощение Господне. Но думаю, сначала вы захотите простить себя сами, верно?
Уоллингфорд закрыл глаза.
– Полагаю, что так.
Монах произнес несколько слов на латыни, но говорил так тихо, что Уоллингфорд не смог ничего разобрать. А потом тяжесть исчезла. Он знал, что получил благословение, но, выйдя из молельни спустя некоторое время, совершенно не чувствовал, что изменился.
На улице его ослепило заходящее солнце, отражающееся от белого мрамора фасада.
Закат?
Уоллингфорд вытащил из кармана часы, ошеломленно посмотрел на циферблат, потом тряхнул головой и посмотрел снова – три часа. Он провел в соборе целых три часа!
Уоллингфорд огляделся по сторонам в поисках часов на стене какого-нибудь дома, но не увидел ни одних. Его взору предстало лишь солнце, медленно опускающееся за черепичные крыши домов.
– Gran Dio![11] Уоллингфорд!
Герцог подскочил от неожиданности и обернулся.
– Ты! В Сиене! О, mio caro[12], не могу поверить! – Перед Уоллингфордом стояла одетая в черное английская дама с вуалью на лице, руку которой сжимал маленький мальчик.
Уоллингфорд ошеломленно окинул ее взглядом. Кто она такая? Голос показался ему очень знакомым, но мысли его пребывали в таком смятении, что он никак не мог сообразить, кому этот голос принадлежит.
– Ах ты, дьявол! Ты меня не узнаешь. – Леди подняла вуаль, и на ее бледном лице сверкнули темные глаза.
– Изабелла! – Имя само собой сорвалось с губ Уоллингфорда.
– Si, это я, хотя, судя по выражению твоего лица, я сильно изменилась. – Она взмахнула рукой. – Ты незнаком с моим сыном.
– Нет. Buon giorno, молодой человек, – неуклюже промямлил Уоллингфорд.
– В сентябре ему исполнится пять лет. – Изабелла многозначительно посмотрела на герцога, но он не отвел взгляда.
– Мои поздравления вам обоим. Его отец должен гордиться таким сыном. Очень жаль, но я ужасно спешу. Может, побеседуем в другой раз?
Изабелла коснулась его руки.
– Ах, ты всегда так холоден. Неужели у тебя не найдется для меня ласкового слова? У тебя, заставившего меня так страдать?
Темные брови леди сошлись на переносице. Неужели он действительно заставил ее страдать? Он оставил ее неожиданно, но ведь подобные романы так и заканчиваются. Неужели он действительно пробудил в ней какие-то искренние чувства? Но ведь он даже не пытался сделать этого и не хотел!
Уоллингфорд посмотрел на мальчика, взирающего на него с робким любопытством. Такие же темные волосы, как и его собственные. Но это не его сын – герцог знал это наверняка. Он был крайне осторожен. Кроме того, по его собственным подсчетам, этот мальчик был зачат спустя месяц после завершения их с Изабеллой короткого романа.
– Прости, – тихо произнес он. – Я не хотел причинить тебе боль.
– Негодяй. Но я тебя простила. Ты останешься в Сиене?
– Да, но…
– Ты должен пообедать со мной прямо сейчас. Я так одинока. Мы с друзьями приехали сюда на скачки, но мне пришлось остаться в городе по делам. Мой муж маркиз умер год назад, и после него осталось столько документов. – Она махнула рукой. – Ты должен со мной пообедать.
– Не могу, – ответил Уоллингфорд. – У меня тоже есть срочные дела.
