Патриция Кемден - Обещай мне чудо
– Что это там впереди? – спросила Катарина, вглядываясь в ту сторону, где он заметил прогалину. Александр увидел, как она прищурилась, всматриваясь в кружево светотени, отделявшее их от того, что лежало впереди. – Кажется, это… – Она с отсутствующим видом отстранилась от него. – Я и не заметила, что так далеко забрела. – Недоверчиво прижав руку ко рту, Катарина направилась к прогалине.
Александр последовал за ней.
– Кэт? – окликнул он, но она не отозвалась. Прогалина оказалась ближе, чем им казалось, и уже через несколько секунд Кэт стояла на краю маленького луга и смотрела на хижину, когда-то, очевидно, принадлежавшую угольщику.
– Я и не заметила, что так далеко забрела, – повторила она.
И казалось вполне естественным, что он обвил рукой ее плечи, и так же естественно, что она приникла к нему.
– Столько раз сменились времена года с тех пор, как я покинула это место. Столько новых полей засеяли и сняли с них урожай, полей, которые я уже не мечтала увидеть зелеными, с пустившими ростки овсом, льном и пшеницей. И смех! Смеха вокруг оказалось больше, чем я думала.
– Ты жила здесь? – спросил он. – Я думал, ты направилась прямо в Леве.
Она покачала головой.
– Первое время… был конец зимы, днем шел дождь, пронизывающий до костей, холод по ночам, в темноте падал снег, а по утрам солнечные лучи растапливали его, превращая в непроходимую грязь. А Леве. Мой сияющий дом. Безопасная крепость, способная защитить от всех бед, ниспосланных мне судьбой. – Оборвав себя на половине фразы, она засмеялась своим фантазиям, но за ее смехом Александр ощутил горечь. – Ну, во всяком случае, я так думала. До тех пор, пока не увидела его. Тогда я уже считала, что я выплакала все слезы, но они нашлись. Как же я плакала, когда увидела его! Я почувствовала, что понесла такую утрату, словно небеса отвергли мою душу! Леве почти превратился в руины.
Они медленно направились к хижине. Александр ласкал взглядом ее освещенный лунным светом профиль.
– Так, значит, ты жила здесь до тех пор, пока не сделала Леве пригодным для жилья.
Он скорее почувствовал, чем услышал ее усмешку.
– Думаю, жила – слишком громкое слово. Пожалуй, ютилась подойдет больше. Мы ютились, прячась от дождя, сбивались в кучу у жалкого огня, прижимаясь друг к другу, чтобы укрыться от ветра, дувшего в каждую щель.
В его грудь словно впились ледяные пальцы.
– Мы? – осторожно спросил он.
– Мы, – подтвердила Катарина, – Изабо, я и матушка Кураж, – она озорно улыбнулась и ударила ногой по угловому столбу маленького загона для скота. – Матушкой Кураж звали нашу козу. Самое драгоценное животное во всем христианском мире.
– Да, она помогла вам выжить.
Катарина покачала головой.
– Она помогла выжить Изабо. И только это имело значение.
Она остановилась перед неподвижно висящей кожаной занавеской, служившей дверью, и Александр почувствовал, что она колеблется.
– Одну минуту, – прошептал он, отстраняя ее, затем вытащил из-за голенища нож, отодвинул кожаную занавеску и, проскользнув внутрь, поспешно осмотрел помещение. Было очевидно, что там давно никто не жил, возможно с тех самых пор, как отсюда ушла Кэт.
Он отдернул занавеску и, взмахнув шляпой, отвесил ей изящный приглашающий поклон.
– Добро пожаловать в замок мамаши Кураж, мадам Кураж и малютки Кураж.
Она, засмеявшись, переступила через порог.
– Скорее уж мадам Сутолоки и малютки Сутолоки.
У него ушло немного больше времени, чем он ожидал, на то, чтобы развести огонь в маленьком жалком камине, но, несмотря на примитивную конструкцию, он был хорошо сделан, и в конце концов огонь разгорелся. Александр сидел на корточках у камина, подбрасывая дрова в огонь, но краем глаза следил за Кэт, расхаживающей по довольно уютной комнате. У единственного окна стояли стол и табурет, здесь же маленький сундучок, какие обычно носят солдаты на ранг выше пехотинца. Отблески огня скользили по его поверхности. Катарина пристально посмотрела на сундучок, но ни прикасаться к нему, ни открывать его не стала. А когда отвела от него взгляд, лицо ее ничего не выражало.
Окно было закрыто тонкой пленкой прозрачного пергамента. Она подошла к нему и смахнула пыль.
– Посмотри! – воскликнула она, протягивая к нему руку. – Дай, пожалуйста, маленькую головешку. – Она поднесла огонек к пергаменту. – Я расшила переплет никчемной книги Фишарта и обнаружила, что он был переплетен в старинный пергамент. Видишь? Вот! Слова поблекли, но их все же можно прочесть.
Он склонился рядом с ней и стал читать:
– Мой возлюбленный говорил и сказал мне:
О, чистая любовь моя,
Восстань и удались,
Смотри – оттаяла земля,
Метели унеслись,
Умыты влагою с небес,
Цветы покрыли луг,
И зазвенел весенний лес
От пения пичуг.[5]
Слова замерли, им на смену пришла тишина, нарушаемая только потрескиванием огня.
– Это из песен царя Соломона, – сказал Александр, и его полный боли голос прозвучал хрипло. Он отвернулся от окна. – Смотри, зима миновала. – Головешка с треском распалась у него в руке, и он какое-то время смотрел на остатки, прежде чем бросить их в огонь. – Боже милосердный, как бы я хотел сказать эти слова тебе. Сказать, что зима в твоей жизни окончена.
Он почувствовал, как ее рука обвила сзади его талию, а щека прижалась к плечу.
– Тогда скажи мне, но только не сегодня. Когда придет пора, скажи: «Сегодня, моя Кэт, нет зимы».
Он накрыл ее руки своими, переплел свои пальцы с ее и сжал их, давая этим понять, что отступление невозможно.
– За окном летняя луна, – сказал он ей, затем, отпустив ее руки, обхватил ее лицо, и в его прикосновении ощущалась не только нежность. – Но сегодня у меня будет не только сон в летнюю ночь, моя Кэт. А нечто гораздо, гораздо большее.
Она улыбнулась ему дразнящей, искушающей улыбкой.
– Большее? – прошептала она, чуть откинув голову и медленно, чувственно покусывая его палец. – Как всегда солдат, отдающий приказы, м-м-м?
– Берегитесь, мадам, сегодня отдает приказы не солдат, а мужчина, – сказал он и обхватил ее губы горячим страстным поцелуем.
Глава 18
Катарина провела пальцем по его губам.
– Нe солдат? – спросила она. Призрачные трепещущие нити обволокли ее, словно она вступила в паутину.
Александр стал целовать подушечки ее пальцев.
– Просто мужчина, – сказал он, касаясь губами ее кожи.
Прикосновение его губ бросило ее в жар, обещая нечто большее. Большее, чем неистовые объятия Густава, которые все еще жили в ее памяти, и все же… эти воспоминания, казалось, принадлежали кому-то другому. Она представляла себя доской, покрытой воском, и жаркие поцелуи Александра растопили все, что было написано прежде. Она высвободилась из его объятий, руки его продолжали ласкать ее плечи, пока она не оказалась вне пределов досягаемости, затем медленно двинулась по маленькой комнатке.
