Джорджетт Хейер - Тени былого
Мадам умело избегала открытого скандала, но пользовалась довольно сомнительной репутацией, а Леони не забыла тех дней, когда Эйвон так часто навещал ее.
Мадам сердито покраснела.
– Ах, так, мадемуазель? И о мадемуазель де Боннар тоже известно много. Мадемуазель очень умна sans doute[162], но те, кто хорошо знают Эйвона, не дадут себя обмануть видимостью соблюдения приличий.
Леони подняла брови.
– Неужели мадам воображает, будто я преуспела там, где она потерпела неудачу?
– Какая наглость! – Пальцы мадам судорожно сжали веер.
– Прошу прощения?
Мадам смотрела на сидящую перед ней Юность, и ее охватила ревнивая злоба.
– Прикрывайся наглостью! – сказала она визгливо. – Надеешься, дурочка, что он поведет тебя к алтарю под звон свадебных колоколов? Послушай моего совета и оставь его сама, потому что Эйвон никогда не женится на девушке низкого рождения.
Глаза Леони сверкнули, но она ничего не сказала. Внезапно мадам изменила тактику и ласково протянула к ней руку.
– Душечка, право же, мне очень тебя жаль! Ты так юна и так не осведомлена об обычаях света. Эйвон не безумен, чтобы взять жену с твоей кровью. Решись он на подобное, и ему конец. – Она засмеялась, искоса следя за лицом Леони. – Даже перед английским герцогом захлопнутся все двери, женись он на подобной тебе, – добавила она.
– Tiens, я рождена так низко? – осведомилась Леони. с вежливым интересом. – Мне кажется, мадам вряд ли знала моих родителей.
Мадам впилась в нее взглядом.
– Да неужели ты не знаешь? – спросила она и снова засмеялась, откинув голову. – И ты не слышала, о чем шепчутся все? Не видела, как Париж следит за тобой и спрашивает себя… спрашивает…
– Но конечно, мадам, я знаю, что имею большой успех.
– Бедная девочка, и это все, что ты знаешь? Как же так? Где твое зеркало? Где твои глаза? Неужели ты никогда не замечала своих огненных волос? Не думала о том, откуда у тебя черные брови и ресницы? Весь Париж это знает, а ты – нет!
– Eh, bien, – сказала Леони. Сердце у нее бешено колотилось, но она сохраняла внешнее спокойствие. – Просветите меня, мадам. Что знает Париж?
– Что ты побочная дочь де Сен-Вира, дитя мое. И мы – nous autres[163] – смеемся, наблюдая, как Эйвон, не ведая о том, взял под крыло дочь своего дражайшего врага!
Леони стала белее своих кружев.
– Вы лжете! Мадам язвительно усмехнулась.
– Спроси своего заботливого отца, лгу ли я! – Она подобрала юбки и сделала презрительный жест. – Эйвон вот-вот узнает, и что тогда будет с тобой? Дурочка, лучше оставь его сейчас, пока у тебя есть выбор!
С этими словами она удалилась, и Леони осталась в гостиной одна. Лицо ее было горько нахмурено, руки судорожно сжаты.
Мало-помалу она расслабилась и вновь опустилась на кушетку, дрожа всем телом. Первым ее порывом было побежать за помощью к Эйвону, но она заставила себя остаться на месте. Вначале она просто не поверила мадам де Вершуре, но затем начала находить правдоподобность в том, что услышала. Это объясняло попытку Сен-Вира похитить ее, а также интерес, который он всегда проявлял к ней. Ее душило омерзение.
– Mon Dieu, что у меня за отец, – пробормотала она гневно. – Свиное отродье! Ба!
Омерзение сменилось ужасом, леденящим душу испугом. Если мадам де Вершуре не солгала, то впереди ее ждало былое одиночество – ведь совершенно немыслимо, чтобы вельможа вроде Эйвона женился на девушке ее происхождения или хотя бы стал ее опекуном. Он из древнего знатного рода, а в ее жилах течет смешанная кровь незаконнорожденной. Пусть он не отличался строгостью поведения, но Леони знала, что, женившись на ней, он опозорил бы фамильное имя. Знающие говорили, что его не остановит цена, которую придется заплатить, но она за него взвесит эту цену, и потому, что любит его, потому, что он ее монсеньор, она всем пожертвует, лишь бы уберечь его от падения в глазах света.
Леони закусила губу. Было куда легче считать себя крестьянкой, чем оказаться побочной дочерью Сен-Вира. Ее мир грозил вот-вот рухнуть, но она встала и вернулась в залу.
Вскоре к ней подошел Эйвон и предложил ей руку.
– Мне кажется, ты устала, моя малютка. Пойдем поищем леди Фанни.
Леони положила ладонь на его локоть и чуть вздохнула.
– Монсеньор, давайте уйдем, а леди Фанни и Руперт пусть останутся. Мне не хочется быть с ними.
– Хорошо, малютка. – Эйвон поманил к себе Руперта и, когда тот подошел к ним, сказал, растягивая слова: – Я увожу малютку домой, Руперт. Окажи мне услугу: останься, чтобы сопровождать Фанни.
– Лучше я отвезу Леони, – поспешно сказал Руперт. – Фанни отсюда уйдет не скоро!
– Поэтому я и оставляю тебя здесь позаботиться о ней, – сказал его светлость. – Идем, ma fille.
Он отвез Леони домой в своей легкой городской коляске, и всю недолгую дорогу она заставляла себя весело болтать о рауте, о своих кавалерах и о тысячах пустяков, а дома сразу же пошла в библиотеку. Эйвон последовал за ней.
– Ну, mа mie, и что теперь?
– Теперь будет совсем как прежде, – грустно ответила Леони и села на скамеечку у кресла герцога.
Его светлость налил себе рюмку вина и посмотрел на Леони, вопросительно подняв бровь.
Леони обхватила руками колени и уставилась на огонь.
– Монсеньор, там сегодня был герцог де Пентиевр.
– Да, я его видел, малютка.
– И вы ничего против него не имеете, монсеньор?
– Ничего, малютка. И с какой бы стати?
– Но, монсеньор, он же… он низкого происхождения.
– Напротив, дитя. Его отцом был побочный сын короля, а мать его происходила из рода Ноайлей.
– Я об этом и спрашиваю, – сказала Леони. – Значит, не важно, что он сын незаконнорожденного принца?
– Mа fille, отцом графа Тулузского был король, а потому это никакого значения не имеет.
– Но имело бы, не будь его отец королем, правда? По-моему, это очень странно!
– Так уж устроен мир, малютка. Мы прощаем королевские грешки, но смотрим косо на грешки простых смертных.
– Даже вы, монсеньор. И… и вы не любите людей низкого происхождения.
– Да, малютка. И оплакиваю нынешнюю манеру выставлять напоказ высшему обществу свои амуры. Леони кивнула.
– Да, монсеньор. – Она немного помолчала. – Там сегодня был и мосье де Сен-Вир.
– Уповаю, он не пытался вновь тебя украсть? – шутливо произнес герцог.
– Нет, монсеньор. Но почему он тогда попытался?
– Без сомнения, ради твоих beaux yeux[164], малютка.
– Ба! Это глупо! Какой была причина на самом деле, монсеньор?
– Дитя мое, ты совершаешь большую ошибку, считая меня всеведущим. Путаешь меня с Хью Давенантом.
Леони заморгала.
