Вера Рочестер - Месть еврея
— И в то время,— заключил банкир,— когда я был убежден, что человек ничто иное, как материя, голос моего умершего отца доказал мне существование жизни за гробом. И вот, отец Мартин, чтобы загладить хотя бы часть этого зла, которое совершил, я делаюсь христианином, возвращаю похищенному ребенку его родителей, и сам не буду разделен с моим сыном различ- гым вероисповеданием. Примет ли Бог мое раскаяние и в решительный момент дарует ли мне силу победить искушение посягнуть на свою жизнь? Это покажет будущее...
Он замолчал и поник головой.
С ужасом, изумлением и участием выслушал священник длинный рассказ банкира.
— Ужасные бездны раскрывают разнузданные страсти в душе человека, вы это испытали, сын мой. В ослеплении вашем вы пожертвовали жажде мщения невинное создание, которому дали жизнь. Какая будущность ожидала несчастного ребенка, если бы тайну обнаружили, а вы привели в исполнение ваше злостное намерение и сделали бы его вдвойне сиротой? Нет, нет, не хочу и думать, что вы усугубите тяжесть вашего преступления. Оно уже дало весьма печальные плоды и заставило бедную Валерию жестоко поплатиться за измену вам. Да, сын мой, я должен вам сказать, что давно затаенная ревность бушевала в сердце князя, случай заставил его заметить удивительное сходство между вами и тем, кого он считал своим ребенком, но в котором нет ни одной черты его мнимых родителей. Тогда он заподозрил Валерию в измене и к завершению несчастья нашел в медальоне, который всегда носила молодая княгиня, ваш портрет, спрятанный под его портретом. После этого видного доказательства князь заявил старому графу и Рудольфу, что жена его изменила и покрыла его именем прелюбодеяние. Он покинул ее. Лишь просьба умершей матери удержала его от скандального процесса. Родные княгини до сих пор считают ее виновной, и я сам не мог додуматься до настоящего решения загадки.
Самуил вскочил с кресла бледный и потрясенный.
— О, несчастная! Помимо своей воли я мстил тебе и так жестоко! — воскликнул он, схватив себя обеими руками за голову.— Мое преступление наложило пятно на честь женщины? Нет, этого я не желал!..
— Пусть это, сын мой, докажет вам еще раз, как бессильна и слепа воля человека. Преклонитесь перед неисповедимыми судьбами Господа, который иногда допускает преступление для того, чтобы оно послужило испытанием и направлением Его чад. Взгляните, как рука Господня употребила ваши собственные страсти на то, чтобы привлечь вас к познанию Бога, а, следовательно, к нравственному совершенствованию. Покаяние привело вас к христианской вере и спасло вашу душу от бездны безверия. Безумную гордость Рауля, которая внушила ему считать себя выше других по праву происхождения, Бог наказал, толкнув его на преступление — связь с женой человека, которого он несправедливо оскорбил, а Валерия, не имеющая смелости сдержать слово, данное избраннику своего сердца, терпит поругание, хотя и несправедливое, своей чести.
—Но мысль, что я причинил ей так много зла, страшно мучает меня,— прошептал Самуил.
— Таковы всегда последствия дурных поступков. Но позвольте вам сказать, сын мой, что не бесплодными сожалениями, а делом должны вы искупить вину вашу. Окружив глубокой отцовской заботой и любовью похищенного ребенка, воспитав его религиозным, щедрым, который бы достойно для ближних пользовался огромным состоянием, оставленным вами ему, вы загладите в большей" мере вашу перед ним вину, потому что не имя и не общественное положение делают человека счастливым и составляют его заслугу перед Творцом. Я буду усердно молиться, чтобы милосердие Божье не обнаружило вашего преступления, помогло бы Раулю и Валерии честно выполнить свои обязанности относительно Амедея и даровало бы вашей душе спокойствие, покорность и силу долга.
Самуил желал, чтобы его обращение в христианство прошло как можно тише; ему неприятно, что опять пойдут на его счет новые пересуды. Потому он решил, что таинство совершится без всяких пышностей в маленькой церкви, где служит отец Мартин, тотчас после обедни и лишь в присутствии необходимых свидетелей. Барон Кирхберг, единственный из христиан его знакомый, внушающий симпатию, был в отсутствии, но через посредство фон-Роте члены одной очень почтенной семьи из его прихожан согласились быть восприемниками миллионера и его сына. То был отставной офицер, проживающий на свою скромную пенсию с женой и замужней дочерью, выданной за какого-то мелкого чиновника. Эти простые и скромные люди приняли неофитов с самой искренней приветливостью и восхищались красотой ребенка.
Наконец настал день крестин.
Самуил, сосредоточенней и умиленный сердцем, был так спокоен, как уже не был давно. После церемонии он взял на руки маленького Эгона со странным сложным чувством и поцеловал его розовый ротик и пепельные кудри; ему казалось, что он возвратил ребенку частицу того, что у него отнял.
Он умышленна избрал для ребенка имя Эгон, его деда с материнской стороны. Сам же он принял имя своего крестного отца Гуго: этим именем мы и будем теперь его называть. Из церкви все присутствующие поехали к банкиру, где их ожидал превосходный завтрак, оживленный искренним весельем. Отец Роте, казалось, забыл исповедь бывшего Самуила; его почтенное лицо сияло радостью и самым лучшим настроением духа.
Когда все собрались в зале, Гуго поднес дамам на память об этом знаменитом дне жизни два убора, которые некогда Валерия и Антуанетта ему возвратили. Такой подарок представлял целое состояние для скромной бедной семьи. Дамы были восхищены, и дочь, милая, простодушная женщина, тотчас же спросила у своего крестника — не обидится ли он, если она обменяет у ювелира эти слишком роскошные бриллианты на соответствующую сумму денег. Гуго ответил смеясь, что, конечно, она может делать со своим подарком, что захочет, и целуя ее руку, присовокупил:
— Когда вы будете матерью, моя милейшая крестная, то, надеюсь, вы позволите мне отплатить вам тем же и быть крестным отцом вашего ребенка, «настоящим» крестным отцом, который поможет ему преодолеть трудности жизненного пути.
Когда гости уехали, банкир с маленьким новокрещенным пошел к себе в комнату, и радостное настроение мальчика достигло апогея, когда он увидел стол с приготовленными для него игрушками. Следя за шумными забавами ребенка и терпеливо отвечая на его бесконечные вопросы, он снова поклялся в душе посвятить все свои заботы воспитанию этого насильственно приобретенного сына. Привязанность Эгона облегчила ему эту задачу, так как мальчик, хотя и был своеволен, капризен и крайне вспыльчив, но, благодаря его любящему сердцу, достаточно было строгого взгляда отца, которого он обожал, чтобы тотчас же привести его в повиновение.
