Кэрол Финч - Своенравная пленница
Ласки любимого бросали Розалин в дрожь. В груди зародилось смутное томление. Она и не заметила, как огоньки, блуждающие по ее телу, превратились в пламя, от которого в ней вспыхнуло необузданное желание. Едва дыша, она крепче обняла Ястреба, умоляя заполнить ее собой. Ее глаза горели дикой страстью, требуя от Ястреба большей смелости и решительности. Он много раз любовался выражением ее лица в такие мгновения и не мог насытиться. Волна исступления подхватила их и вознесла в небо к далеким звездам. Им казалось, что они уподобились огромным птицам, величественно парящим над землей.
Вот он и настал — ужасный финал их трагической любви! Ястреб пришел в себя и пылко воскликнул:
— Ты не представляешь, как я тебя люблю! Я схожу с ума от предстоящей разлуки!
«Ах, — робко подумала Розалин, — если бы только любовь могла сотворить чудо!»
— Мы оба без ума друг от друга. Я никогда не забуду дней нашей любви… — Она закусила губу, боясь разрыдаться.
— Я найду тебя в Сент-Луисе! — пообещал он, Розалин с тоской подумала, что это ничего не изменит. Отец все равно не позволит ей видеться с любимым — ни через пять лет, ни через пять столетий. Возможно, им и удастся встретиться украдкой, но это лишь усугубит их страдания. Но даже за несколько минут счастья с Ястребом она отдала бы жизнь.
— Помни, Розалин: я люблю тебя и буду любить, — погладил ее по щеке Ястреб. — Расстояния не ослабят нашей любви. Мой отец — живое свидетельство того, что чувство между мужчиной и женщиной не может исчезнуть даже со смертью одного из них.
Он нагнулся и расцеловал ее в мокрые от слез щеки.
— Прошу тебя лишь об одном: сохрани в тайне от отца все, что между нами было. И даже когда завтра я отведу тебя к нему, не оглядывайся, чтобы о» ничего не заподозрил. Иначе твоя жизнь в его доме превратится в ад.
Розалин и сама это понимала, она знала, как ей себя вести. Но сейчас, пока ночь не отняла у нее любимого, она обняла его и прошептала, глотая слезы:
— Подари мне последний поцелуй! Пусть он согревает меня до нашей будущей встречи.
Если только она состоится, добавила про себя Розалин.
Чувственные губы Ястреба прильнули к ее рту. Они вновь клялись в вечной любви и преданности, но где-то в глубине души Розалин уже зародилось сомнение в том, что одиночество не нарушит со временем клятв.
И когда он оторвался от ее губ, сердце ее разбилось. Тягостное чувство невосполнимой утраты вновь овладело ею. Розалин знала, что ее душа навеки останется в этих местах и будет вечно блуждать в поисках покоя, когда ее насильно увезут в Сент-Луис.
Он бесшумно выскользнул из вигвама, и Розалин глухо зарыдала. Утром, когда над хребтами займется заря, ее жизнь будет кончена. Ястреб вернется в горы, а ей придется вернуться в душный, суетный мир ее отца. Но она никогда не забудет красоту этого волшебного края!
Ястреб оглянулся на вигвам и с досады махнул рукой. После прощания с Розалин ему захотелось кричать от отчаяния. В его глазах застыла грусть. Он с раздражением отметил, что раньше находил выход из любого положения и оставался хозяином жизни. Сейчас же он ощущал растерянность и бессилие. С Розалии он познал настоящую любовь. Но уже на рассвете любимую у него отберут, и он уже не станет прежним. Воспоминания о Розалин будут его преследовать повсюду, ее образ — внезапно возникать перед ним то в ущельях, то на горных склонах. А кончится все это безумием, потому что волшебные мгновения их близости ему не забыть. Ястреб тяжело вздохнул и понурился…
Внезапно ему вспомнился разговор с Обри в первый день ярмарки. Тогда Ястреб не придал значения словам торговца, но теперь они вдруг обрели особый смысл. Ястреб задумчиво посмотрел на противоположный берег и решил, что нужно разбудить Аракаше и спросить его совета.
Наутро Розалин чувствовала себя так, словно побывала на собственных похоронах. Верхом на коне она покорно пересекла реку вброд, держась на некотором расстоянии от Ястреба. Ее бесстрастный взгляд был устремлен на человека, ожидающего их на другом берегу. На его морщинистом лице читалось презрение и раздражение. Усилием воли Розалин заставила себя улыбнуться отцу, мысленно отметив, что только второй раз в жизни она видит на его лице проявление каких-то эмоций. Обычно Обри носил маску равнодушия и невозмутимости. Да, трудновато ей будет изображать радость по поводу этой встречи, когда папаша смотрит на Ястреба так, словно готов вцепиться зубами ему в глотку. Но, верная своему слову, она попыталась улыбнуться, встретившись с холодным взглядом отца.
— Чтоб мне провалиться сквозь землю, если это не Медвежий Коготь! — воскликнул Два Пса, стоявший рядом с Обри.
Розалин взглянула на горный хребет, возвышающийся над Грин-Ривер, и ахнула от изумления. Она с ужасом покосилась на Обри: как он отнесется к появлению своего заклятого врага? Зачем прискакал сюда старый отшельник? Узнав в кряжистом горце ненавистного Бодлера, Обри побледнел как мел и прохрипел:
— Это ты, негодяй! Какого дьявола тебе надо? — Он обернулся к Ястребу и прорычал: — Зачем ты привел сюда своего отца? Ты знаешь, что я его ненавижу!
— Я его не приглашал! — огрызнулся Ястреб, подумав, что, если не придержать язык, Обри разъярится еще больше.
Между тем одинокий всадник приближался. Стоявшие рядом с Обри охотники попятились в предчувствии схватки между Дюбуа и Бодлером: никому не хотелось в нее ввязываться.
Розалин спрыгнула с коня и встала рядом с отцом. Ей, разумеется, хотелось быть поближе к Ястребу, но это вызвало бы гнев Обри, и без того дрожащего от злости. Медвежий Коготь, не видавший своего соперника тридцать лет, спешился и смело пошел ему навстречу.
— Какого дьявола тебе от меня надо? — крикнул Обри.
— Я пришел к тебе с миром, — спокойно сказал Медвежий Коготь. — Прошло уже немало лет, Обри. Не пора ли положить конец нашей вражде?
Обри смотрел на старого врага с неприязнью и горечью. Его сердце не могло смягчиться за несколько минут. Нахмурившись, он долго молчал, прежде чем задать насмешливый вопрос:
— Ты всерьез решил, что достаточно лишь спуститься с гор и протянуть мне руку, чтобы стереть мои воспоминания? А ты не задавал себе вопроса, что мне горько и обидно смотреть на твоего сына, похитившего мою единственную дочь? Ведь он, будь я проклят, мог бы быть моим сыном! Моим, а не твоим! — Обри закашлялся и, окинув ненавидящим взглядом Ястреба и его отца, проговорил: — Когда я смотрю на него, я вижу тебя и ее…
Сжав кулаки так, что побелели костяшки, он отвернулся, пряча непрошеные слезы.
— Прошлого не изменишь, — вздохнул Медвежий Коготь. — Так зачем же его ворошить? Мы ведь думали, что ты погиб…
