Зоя. Том первый (СИ) - Приходько Анна

Николаю 11 лет. Отец тащит его на руках через поле. Рядом идёт мать, крестится, теребит платок. У Николая жар несколько дней. Ничего не помогает, он бледный, не ест и не пьёт.

Мать ругает отца за то, что тот не хотел идти раньше. Николай как тряпочка лежит на руках Прохора. Мать припадает к холмику, заливается горькими слезами. На следующий день жар спадает.

Николаю 14 лет. Мать сильно болеет. Она ходит на кладбище одна. Ходит из последних своих сил, а потом резко идёт на выздоровление.

Николаю 19, мать упрашивает отца сходить с ней на кладбище. Боится, что сама не дойдёт, ослабла совсем. Прохор отмахивается. У Николая свои дела: революционный комитет, любовь с Таисией, он почти не ночует дома. Мать просит его сходить с ней, но он отказывается, опровергает перед матерью существование Бога.

И вот он уже идёт хоронить с отцом свою матушку. Она перед смертью попросила, чтобы её не хоронили рядом с мужем, и не навещали на кладбище. Так и получилось. Прохор умер, когда Николай был в следственном изоляторе и его похоронили отдельно от жены.

Николай продолжает идти за стариком. Уже не видно границ кладбища, а они всё идут и идут. Впереди какая-то роща, Николай уже не понимает, где он находится. В роще вокруг костра сидят люди.

– Вот, принимайте, – говорит им старик и отпускает руку Николая.

Несколько человек подскакивают к нему и начинают его раздевать. Николай пытается вырваться. Ему удаётся ударить кулаком одного из нападавших. Но те валят его на землю, стаскивают с него штаны, рубаху. Николай тянет на себя одежду, пытается отобрать её. Озирается, ищет глазами старика. Рукой прикрывается от любопытно глядящих на него женщин. Он стоит перед толпой совершенно голый. Откуда-то сверху слышит незнакомый голос:

– Если совесть чиста, то и без одежды ты человек.

Вдруг все начинают уходить, по одному скрываются в роще. Николай в панике. Он оглядывается и не знает, куда ему бежать.

Что-то холодное и мокрое тычется в его лицо. Николай открывает глаза и с ужасом замечает, что над ним стоит собака. Он вскакивает, пятится назад. Собака виляет хвостом. Неподалёку за ним наблюдает молодая женщина с ребёнком.

Мальчик лет пяти заливается смехом. Николай понимает, что он совершенно голый. Женщина тоже улыбается. Стаскивает с себя верхнюю юбку и говорит:

– Прикройтесь, кто же вас так?

Николай хватает юбку, натягивает её на себя. Руки трясутся от страха.

– Пойдёмте со мной, – говорит женщина, – у меня дома есть одежда покойного мужа, я с радостью поделюсь с вами.

Николай с ужасом понимает, что уже слышал эти слова сегодня. Оглядывается по сторонам, ищет старика. Смотрит на могилку, рядом с которой лежал, и видит на ней совершенно другую надпись.

Собака приветливо потявкивает. Мальчик не унимается. Женщина протягивает Николаю руку и говорит:

– Ну идёмте же, скоро рассветёт совсем, а вы в юбке да по городу, на смех поднимут, ей-богу.

Николай нехотя бредёт за женщиной, ребёнком и собакой.

Когда вышли за территорию кладбища Николай вдруг увидел ту же самую группу людей, которая его раздевала. Все они были нищенского вида, грязные. Кто-то из них крикнул:

– Ты глянь, очухался.

Послышались злые насмешки. На одном из нищих Николай заметил свою одежду. Собака залаяла. В неё полетели камни.

Женщина и мальчик ускорили шаг, Николай поспешил за ними. Собака взвизгнула, видимо, камень достал до неё, и, поджав хвост, побежала за хозяйкой. Всю дорогу Николай пытался вспомнить, что с ним произошло, но ни одной зацепки не нашёл в своей памяти. Евгения, так представилась женщина, жила в небольшом домике на окраине Ростова. Она пригласила Николая в маленькую комнатку, вывалила перед ним из мешка всю одежду мужа и сказала:

– Выбирайте, можете и всё забрать. Мне это уже ни к чему.

Николай поблагодарил и начал подбирать себе одежду. Когда оделся, вышел из комнаты.

В нос ударил запах тыквенной каши. Мальчик сидел за столом и уплетал кашу большой деревянной ложкой.

– Ой, как же хорошо, что всё подошло, – сказала Евгения. – Садитесь. Вы, наверное, голодны?

Николай кивнул.

– Спасибо, – прошептал он.

Дрожащими руками взялся за ложку. Жутко болела голова: то ли от голода, то ли оттого, что пытался вспомнить о ночном происшествии. Он даже не заметил, как тарелка с кашей опустела.

Евгения забрала её, быстро помыла и поставила на полку.

– Спасибо, – ещё раз произнёс Николай. – Я пойду.

– Опять на кладбище? – спросила Евгения улыбаясь.

– Нет.

– Ну тогда прощайте и не спите больше на кладбище, плохо это очень, – сказала женщина и проводила Николая.

Он медленно брёл по улицам города. Добрался до порта. Все там его узнавали, кивали, спрашивали, куда он запропастился. И Николаю вдруг стало как-то хорошо на душе, спокойно. Он уже приветливо улыбался знакомым. Решил пойти домой, выспаться, а завтра вернуться в порт и устроиться на работу.

Евдокия Степановна была слаба. Несмотря на беспокойство Джана, малыши очень быстро набирали вес. Евдокия не вставала с кровати. Пока Григорий работал, Джан кормил её с ложечки. Прикладывал малышей к груди матери, купал их, переодевал.

Ему временно пришлось забросить свою врачебную практику, и квартиру Кирьяновых стали атаковывать пациенты, которым нужна была помощь Джана. Но китаец выбивался из сил и вынужден был всем отказывать.

Люди возмущались, несколько раз выламывали дверь. Григорий обратился в полицию. Как только несколько особо буйных родственников пациентов удалось утихомирить в изоляторе, приходить стали меньше. Но Джана уже не хвалили, а обвиняли в том, что из-за него погибли люди.

Джан к слухам, приносимым Григорием, относился спокойно. Он как-то сказал Григорию:

– Сейчас в моей жизни есть только три важных для меня пациента: Евдокия, Матвей и Тимофей. Я не могу спасти жизни всех, но жизни этих троих мне дороже всего на свете.

Григорий Филиппович посмотрел на Джана с подозрением, сердце его бешено застучало.

Он схватил китайца за плечи, их взгляды встретились.

Джан опустил голову.

– Невыгодно тебе, Гриша, выгонять меня. Не выживут они без моей помощи. Любит она тебя, не меня.

Григорий отпустил Джана. Сел на стул, схватился за голову.

– Зачем же ты тогда пить мне запрещал? Сгинул бы я, место бы освободилось, – сказал Григорий.

– Глупый ты, Гриша. Ради неё запрещал тебе пить, ради неё лечил твоё сердце, не выжила бы она без тебя.

– Она знает? – спросил Григорий Филиппович, пристально глядя на Джана.

Их взгляды опять встретились.

– Чувствует, – ответил Джан.

– Как же ты мог так долго водить меня за нос? – крикнул Григорий. – Бабу мою лапал, роды принимал и любил при этом.

– А ты, Гриша, забудь про мою любовь. Я врач.

Григорий лишь махнул рукой, а потом они оба, услышав детский плач, побежали в комнату.

После того как Николай узнал о свадьбе Тайги и ушёл, Зоя стала бояться выходить на улицу. Утром она шла на работу вместе с мужем, возвращалась одна. Ей всё время казалось, что сейчас вернётся Николай и нападёт на неё.

Страх сидел у неё внутри. Тревожность стала сильнее ещё и оттого, что на пекарне теперь работал и Лоран.

Он занимался там канцелярскими вопросами, но иногда Зоя замечала его, не сводящего с неё глаз.

Лоран просто молчал, даже не здоровался. Зоя же ради приличия поначалу кивала приветственно, а потом и вовсе перестала. Когда замечала бывшего следователя, старалась скрыться от его глаз подальше. Такое постоянное напряжение на работе и на улице сделало Зою раздражительной.

Из-за беременности её рабочие будни не приносили удовлетворения. Чем бы она ни начинала заниматься, сразу подлетали более опытные женщины и брали работу на себя.