Екатерина Мурашова - Представление должно продолжаться
– Никуда они не тонут, – высокий человек с сабельным шрамом через все лицо нервно одернул гимнастерку. – Их просто тайком, в спину, из засады убивают враги. И, чтобы это наконец прекратилось, мы должны действовать много более решительно, чем сейчас.
– У нас не так много сил. Чтобы действовать более эффективно, нам для начала следует поточнее представить себе, что там происходит. Сегодня мы здесь собрались именно для того, чтобы попробовать суммировать все имеющиеся сведения и выработать план действий.
– Должен сообщить уважаемому собранию, что это и при Керенском и даже при царе был весьма проблемный уезд, – отметил человек учительского вида. – Бунтующий народный дух. Там еще в 1902 году, задолго до первой русской революции жгли помещичьи усадьбы…
– Значит, нужно дать им жестко понять, что сейчас не время для бунтующего духа – республика в кольце фронтов и в тисках голода. Роль крестьянства не бунтовать, а кормить взявший власть пролетариат, а потом – вместе с ним, рука об руку, строить новую жизнь.
– Анархистская республика – это самое простое, – заметил гладковыбритый мужчина с серьгой в ухе, у которого из-под кожаной куртки виднелась тельняшка. – Там мужики в анархизме ни в ухо ни в рыло, им лишь бы пахать-сеять никто не мешал, а после – в амбар к ним не лез. Революционной тонкости момента они не понимают и никогда не поймут. При том – трусливы, единоличники по сути и веруют в Бога напополам с суевериями. Агитировать и уговаривать их бесполезно, но силу они прекрасненько понимают и уважают. С полдюжины главарей и еще пяток для острастки публично пустить в расход – и все остальные пришипятся в полном ажуре.
– Кто-то у нас там в этой республике есть?
– Разумеется. Анархисты разогнали комбед в Торбеевке и арестовали его председателя, но все товарищи, по счастью, живы и готовы выступить по сигналу…
– Отлично. Что с бандой, убивающей приезжих товарищей?
– Туда внедриться никак не удается. Руководит отрядом, по всей видимости, действительно женщина, из бывших монашек. Проницательная, умная, бесстрашная фанатичка. Отряд очень мобилен, постоянно меняет дислокацию, не использует даже повозок. Население всей губернии видит в них божьих мстителей за продразверстку, кормит, одевает и даже вооружает, несмотря на опасность. С анархистской республикой, как мы понимаем, у них договор о взаимосотрудничестве, хотя основные платформы разительно различаются. Мы попытались отправить в банду сочувствующего большевикам товарища из бывших семинаристов, но он бесследно исчез. Может, погиб, а может, попал под влияние их пропаганды. Все-таки основные платформы, если рассудить, у них общие…
– Не до обсуждения платформ, увы, – поморщился председатель. – Банду, стало быть, надо просто выслеживать снаружи и уничтожать. Это будет непросто… А что там еще?
– Еще – странное образование в имении Синие Ключи. Под руководством бывших владельцев там уже второй год существует что-то вроде военной сельскохозяйственной коммуны. Совершенно закрытое образование. Никого туда не впускают и, кажется, не выпускают. Зато распускают по округе слухи о всяческой чертовщине и тщательно их поддерживают и изобретательно подтверждают. Крестьяне (включая членов комбеда) насельников Синих Ключей боятся, как колдунов, и с ними не связываются.
– Значит, анархисты, убийцы и теперь еще колдуны. Замечательный набор. Я так понимаю, что если мы хотим кардинально решить этот вопрос и выполнить задание партии по поставкам продовольствия голодающим в Москве и Питере, нам придется прочесывать весь уезд частым гребнем… Но для этого следует просить подкрепления у столичных товарищей. В конце концов, они ведь тоже в этом заинтересованы… Что ж, быть посему…
Товарищи заскрипели скамьями и стульями, поднимаясь. Старый гимназический сторож, терпеливо ожидавший под лестницей, чтобы прибрать помещение, услышал и тоже встал. Зевнул, крестя рот. Эти люди, засевшие в зале, были для него примерно тем же, что для них самих – колдуны из Синих Ключей. Другое дело, что сторож, закаленный Законом Божиим, естественными науками и всемирной историей, привык относиться к подобным вещам снисходительно и терпеливо.
* * *Дорогой Максим!
Сообщаем тебе, что нет больше никакой реальной возможности тянуть дальше и нам с матерью надо что-то срочно решать. Как вышел указ Ленина про то, что помещики не могут далее жить в своих домах и усадьбах, так комбед нас выгнал, и нынче мы живем из милости в Песках у внучки твоей и Сонечкиной няни Фаины за занавеской и каждый кусок хлеба нам – вроде подаяния. Мать стала плоха здоровьем совсем, и нервами тоже никуда не годится – каждый день припадок, спасаемся только ноги в горячую воду, а на голову – лед.
Но и этому нашему ничтожному, в мизере прозябанию скоро придет конец, так как есть верный слух о том, что вскорости, буквально на днях, комиссары прошерстят весь уезд на предмет борьбы с анархистами и прочей «контрой» (в это же число попадают и Синие Ключи, в которых еще с начала 18 года что-то странное происходит). Понятно, что нас с матерью, как нетрудовой элемент, тоже «вычистят» непременно. Куда ж нам идти? Разве к пруду? Я бы уж не без облегчения затянул на своей шее петлю, потому что ни желания, ни сил видеть последние времена и за что-то еще цепляться, да удерживаю себя ради только Сонечки, как не на кого ее в ее болезненном положении оставить. Ты, Максим, наш единственный сын, и потому я считаю правильным поставить тебя в известность о нынешнем положении твоих родителей. Найдешь ли ты нужным и возможным что-то по этому поводу предпринять, то мне неведомо, так же и то, каково твое собственное расположение в нынешних временах и нравах.
Засим остаюсь твой несчастливый отец
Антон Лиховцев* * *Глава 24,
В которой арестовывают Александра, княгиня Юлия едет его выручать, а Макс Лиховцев имеет с Люшей решительное объяснение.
Когда Алекс уходил, на лице у него было облегчение. Я так это и запомнила.
Красноармейцы были тупо-суровы, потому что не понимали толком: исполнен ли революционный долг, или их как-то провели, или кто-то попал тут впросак с самого начала.
Единственная фальшивая нота, как всегда, наша Оля-белошвейка – кинулась к Александру на глазах у всех с неуместным воплем и слезами… А с чего? Я просто спросила у командира отряда, куда его везут. Он ответил сквозь зубы: в Калугу, а потом как товарищи в ревкоме решат. Если, конечно, по дороге не пустим в расход при попытке бегства. А как он еще мог сказать при сложившихся обстоятельствах?
