Дебора Мартин - Опасный искуситель
– Это моя вина, лорд Кент, – тихо сказала она.
– Неужели? – голос его звенел от презрения. – Как странно – во всем виновата женщина!
– Замолчи, Ричард, – сказал наконец Себастьян. – Ты сказал все, что хотел. Теперь выслушай меня.
– Нет, позвольте мне, – прервала его Корделия. Руки у нее тряслись, поэтому она сжала их и с вызовом посмотрела на лорда Кента. – Хоралы, которые вы издавали, написала я. И письма с просьбой о публикации писала я. Мой отец их лишь подписывал.
Лорд Кент долго напряженно смотрел на нее, а потом сказал, презрительно сощурившись:
– Я вам не верю.
Себастьян разъярился.
– Именно поэтому мне и пришлось изобретать этот идиотский план. Я понимал, что ты никогда не смиришься с тем, что музыку сочиняла она. Ты… тебя настолько потрясли твои предыдущие ошибки, что ты решил, что женщины не могут сочинять эту драгоценную музыку. – Он тяжело дышал, и Корделия боялась, как бы он не ударил лорда Кента. – Уверяю тебя, музыка Корделии ангельски прекрасна, но ты настолько глуп, что никогда не признаешь ошибочность своих предубеждений.
Ричард презрительно фыркнул.
– Вижу, не одного меня хорошенькое личико может ввести в заблуждение.
Корделия рот раскрыла от удивления, а Себастьян поднял руку, сжатую в кулак.
Корделия встала между ним и лордом Кентом.
– Нет! Прекратите это, оба!
– Вас это не касается, мисс Шалстоун, – рявкнул Ричард. – Отойдите!
– Как раз меня это касается, милорд, – прошипела она, в то время как Себастьян пытался ее оттолкнуть. – Хоралы написала я, угодно вам в это поверить или нет!
Услышав яростный вопль Себастьяна, она схватила лорда Кента и развернула его лицом к себе.
– Так вы думаете, я их не сочиняла? Тогда объясните, откуда мне известно следующее: две диатонические темы – в первом из посланных мной хоралов; тональность меняется в коде последнего из посланных мной, но это есть и в двух других, опубликованных вами. И Корелли мне нравится больше, чем Фробергер потому, что у него слышен каждый инструмент в отдельности.
Он изумленно уставился на нее, а она продолжала, понизив голос:
– Еще я должна сказать, что ошиблась, считая вас джентльменом. Вы не тот лорд Кент, что писал письма. Тот был добр и умен, а в вас эти качества отсутствуют.
Выражение лица лорда Кента переменилось, но она лишь перевела дыхание и заговорила дальше:
– Я оставила свои обязанности и родной дом и отправилась в столь длительное путешествие лишь потому, что брат, который вас «опекает», умолял меня помочь вам. Я поборола гордость и была готова к тому, что похвалы за мои сочинения достанутся моему отцу, и сделала это только по просьбе вашего брата. Во время путешествия я пыталась научить отца всему, что знаю, хотя у него нет никакого слуха. Я сделала все это лишь для того, чтобы вы сказали, что я лгу.
Она уперлась руками в бока, и гнев ее был величествен.
– Что же, милорд, хоть я и сомневаюсь, что вы достойны этого обращения, сейчас, впервые за долгое время я не лгу про то, кто сочинил эти хоралы. Но раз вы так уверены в том, что я лгу, значит, вы никогда больше не будете их издавать. Наше сотрудничество закончено. Я ни строчки не напишу для черт знает кого, для того, кто поливает меня презрением.
Господи, подумала она с ужасом, до чего же довел ее лорд Кент, что она стала употреблять выражения Себастьяна! Еще несколько минут, и она начала бы ругаться как простолюдинка.
– Это все, что я хотела сказать. – Она перевела дыхание и заметила, как озадаченно смотрит на нее отец. – Пойдем, папа, надо сказать Гонорине, что мы уезжаем немедленно.
– Корделия, не следует торопиться, – начал было Себастьян, но она развернулась, не обращая на него никакого внимания, и направилась к столовой.
Но, к сожалению, на пути ее стояла леди Джудит. Она смотрела на нее встревоженно и умоляюще протягивала к ней руки.
– Прошу вас, мисс Шалстоун, подождите.
Корделия, с трудом держа себя в руках, покачала головой.
– Я должна уйти.
– Не стоит так расстраиваться из-за тех глупостей, которые наговорил Ричард. Уверяю вас, характер у него действительно дурной, но он не так неблагодарен, как может показаться.
– Простите, – заговорила Корделия, но слезы подступали к ее глазам, мешая продолжить. Господи, только бы не разреветься здесь и перед этой женщиной!
– Вы нужны ему, – мягко сказала леди Джудит, взяв Корделию за руку. – Он не хочет этого признавать, но ваши сочинения необходимы его издательству.
– Я… я не могу…
– Джудит права, – раздался за ее спиной голос лорда Кента. Чувствовалось, как он волнуется. Помолчав, словно собираясь с мыслями, он продолжил: – Прошу вас, не уезжайте из-за тех глупостей, что я наговорил.
Он старался говорить почти умоляюще, совсем не так, как несколько минут назад, но Корделия стояла в нерешительности, и плечи у нее дрожали – она по-прежнему с трудом удерживалась от слез.
– Умоляю вас, мисс Шалстоун. – Лорд Кент тяжело дышал. – Прошу вас, примите мои изви-нения.
Она медленно повернулась к нему. Правильно ли она расслышала? Прядь волос выбилась у него из хвоста, стянутого на затылке, и висела вдоль щеки, отчего он выглядел по-детски трогательно. Она вспомнила все, что рассказывал Себастьян про лорда Кента, и эти рассказы отозвались в ее добрейшем сердце. Ах, если бы она могла вырвать это глупое сердце из груди!
– Почему я должна вас прощать? – шепнула она, пытаясь побороть в себе желание простить его немедленно.
Он с трудом дышал, руки его судорожно сжимали костыли.
– Потому что Джудит права, говоря, что вы нужны мне.
В каком же он отчаянии, если признает это! Казалось, он всеми силами пытается усмирить свою гордость.
– Печально, что я лишился поддержки Генделя, – продолжал он, – но вас потерять я не могу.
Она в последний раз попыталась сопротивляться и сказала резко:
– Я решила, что вы так и не поверили в мое авторство. Ведь вы думаете, что женщины не могут сочинять музыку.
Он поморщился.
– Прошу простить меня. Я не помнил себя от гнева. Но, по правде говоря, в последнее время я пересмотрел свое отношение к женщинам. – Он взглянул в сторону леди Джудит, а потом вновь посмотрел на Корделию и слабо улыбнулся. – Кроме того, тот, кто предпочитает Корелли Фробергеру, не может быть самозванцем.
Они пристально смотрели друг на друга. Она не хотела верить внезапной перемене в нем, но он, судя по всему, искренне раскаивался. На самом деле прежде она была поражена тем, что он сразу же признал ее сочинения и издал хоралы никому не известного викария. Было бы неправильно бросить его на произвол судьбы именно сейчас, особенно после того, как он, поборов гордость, принес ей свои извинения.
