Сьюзен Флетчер - Колдунья
Завтра она расскажет, как пришли солдаты. Я уже знаю это. По словам кузнеца, их капитан был черноглазым, с соломенного цвета волосами. Среди них были англичане и Кэмпбеллы, а некоторые — сущие мальчишки, которым не место в таком страшном действие. Бойня, Джейн! Они пришли для этого. Они остались на две недели, прежде чем запалили мушкеты и вонзили дирки в горла, чтобы наказать клан за то, что он опоздал с клятвой, и я буду молиться за их души, за то, что они еще не знали о своей страшной роли, когда садились у очагов Макдоналдов, пили виски Макдоналдов, ели хлеб Макдоналдов.
Она будет говорить об этом — мне не по себе! Да, это так! Я — тот, кто видел, как вешают людей, и даже сам способствовал смерти виновных, — боюсь того, о чем она будет говорить. И я боюсь того, что вскоре увижу клетку Корраг пустой, там останется только солома, на которой она когда-то лежала.
Какой же смертью она должна умереть? Она явно не заслуживает такой смерти.
Ведь что за жизнь она прожила! Я отчасти завидую ей. Когда мне доводилось в последний раз срывать ягоды и есть их прямо с куста? Не тогда ли, когда я был еще мальчишкой? А пил ли я когда-нибудь, стоя на четвереньках, как кошка? Это все виски пишет. Но она кормила оленя с ладони, Джейн, — она протянула ему подгнившее яблоко, а олень взял его, откусил его, и, когда она говорила об этом, мое сердце кричало: «Да!» И завидовало. Я никогда не стоял на болоте и не слышал крика совы.
Все это от нее. Все эти мечты и желания, и страхи, и мысли, и надежды — от нее.
Возможно, слово «ведьма» всегда было подходящим.
Неужели я сошел с ума? Это виски. Ваш муж вышел из строя, миссис Лесли.
Я отправлюсь в кровать, зажав в руке твое письмо. Я все так же верю в Бога, но Его лицо изменилось за последние дни и ночи. Кто Он? Он не тот, что я думал. Или Он не изменился, но изменилось мое видение? Я изменился?
Я говорю себе, что закон есть закон. А потом прохожу мимо увязанных бочек, что ждут Корраг, и сердце стенает: «Не умирай! Живи, малышка».
ЧарльзX
Будь осторожен, чтобы не совершить ошибку и не использовать смертельно опасный паслен; если ты не уверен, оставь его в покое и не причиняй вреда.
О пасленеСвет стал менее голубым — гораздо менее голубым.
Я впервые заметила это — что дневной свет в клетке теперь более бледный, тонкий — и поняла, что последний снег сошел. Растаял. Я думаю, что уже раскрылись маленькие зеленые почки, появились ростки, похожие на кончики пальцев, а в воздухе витает запах свежей весенней земли — насыщенный и прохладный. Вы слышите это? Уже не просто кап-кап. Гораздо быстрее. Бегут талые воды.
Я знаю этот звук бурлящей воды. Я слышала его прежде в других, затерянных уголках. И там я понимала: это значит, что мое время года уходит, а его место на земле занимает весна — полноводные ручьи и цветы. Болотная почва становится мягче. Скалы — теплее на ощупь. Я так любила все эти перемены, что несли с собой тепло и голубое небо. Но на этот раз стремительная вода и бледнеющий свет значат больше. Другое тепло. Не голубые небеса, а черные — наполненные дымом от моего костра. От объятой огнем меня. Меня пылающей, как это было с домами.
Я всегда немного грустила, глядя, как уходило мое время года, когда зима съеживалась, как пушистый зверек, предчувствующий скорые холода. Времена года тоже прижимаются мордой к животу и засыпают, и я думала обычно: «Ну что ж, до встречи». Я стояла на коленях на болоте и говорила мысленно: «До следующего года», потому что зима всегда возвращается, правда ведь? Приходит мороз. Потом лед. Потом снег.
Теперь я говорю: «Прощай». На этот раз навсегда. Я не увижу следующей зимы.
Когда она вернется, вы встретите ее за меня? Будете дышать за меня на обледенелую стену и смотреть, как дыхание течет обратно к вам? Скрипеть снегом? Сидеть у очага?
Посмотрите, какие розовые у вас щеки. Какие мокрые туфли.
Прошедшая зима была длинная, я знаю. Там, в долине, она была длинной. Стояли крепкие морозы, от которых снег скрипел под ногами и с хрустом падал с крыши. По утрам я потягивалась, наполняла легкие зимним воздухом.
Тогда пришли солдаты. В февральский день они появились в долине в красных мундирах, их мушкеты были отполированы, а щеки румяны от мороза. Они постучались в переднюю дверь предводителя клана.
О чем я думала в тот день? Мне кажется, ни о чем. А может, о мелочах, которые попадались на глаза, — о клубящемся дыхании, о паутине с повисшими на ней капельками. Я помню, что шел мелкий снежок, покалывающий лицо, и руки у меня порозовели, и я разглядывала их, перевернув ладонями кверху. Мне не было ни грустно, ни радостно. Я была просто такой, как всегда. Сидела на Сохрани-Меня.
Потом я подняла взгляд. И увидела в отдалении красную линию. Она двигалась по берегу озера, мимо Баллачулиша и дальше. Я прищурилась и подумала: «Что это там такое красное? И движется?»
И я поняла, что это красные мундиры.
Солдаты.
Как вы узнали, что именно солдаты убивали нас? Кто вам сказал? А может, теперь всему белому свету известно, что солдаты пришли в Гленко? С мушкетами. Радостные.
Без сомнения, это изменило долину. Все эти высокие мужчины в красных мундирах, с лоулендскими голосами и припорошенными снегом сапогами, которые они отряхнули, потопав в дверях. Они обменивались шутками, которых я не слышала, — до меня доносился лишь хохот. Меня не было там, чтобы увидеть, как Маклейн их принял. Я склонялась к тому, что он возмутится и выгонит их, потому что он ненавидел все, что относилось к Вильгельму или хоть как-то касалось его, а это были люди Вильгельма. Я думала, что он может даже вытащить пару клинков. Но он был спокоен. Он просто смотрел на падающий снег. Он смотрел на их холодные лица, а потом услышал, как урчит у солдат в животах.
— Он принял их, — сказал Иэн, когда я встретила его три дня спустя. — Дал им мясо. Крышу над головой.
— Он принял их?
— Ага. Что еще ему оставалось делать? Стоит отвратительная погода, Корраг, а им нужно было где-то квартировать.
— Но они люди Вильгельма…
Я не понимала.
Тогда Иэн вздохнул, как он часто делал, разговаривая со мной. Словно у него не хватало терпения на эту тупоголовую английскую зверюшку, он сказал:
— Разве мы не дали клятву Вильгельму? Мы больше не являемся внешней угрозой для него и его людей, как и они для нас. Именно так поступают горцы — дают убежище тому, кто их об этом просит.
Гаррон переминался с ноги на ногу под ним.
— Разве тебе мы не предложили убежище много месяцев назад?
