Катарина Фукс - Падение и величие прекрасной Эмбер. Книга 2
– Ну что же тогда?
– Только не сердись, не упрекай меня в ханжестве! Все дело в твоих отношениях с ним. Прости.
– Это единственное препятствие? – тихо спросил он.
– В сущности, да. – Щекам моим сделалось жарко. – Конечно, Мигель считает тебя и Чоки проходимцами, но все это можно будет как-то уладить. И еще пойми. Я не стану мешать дочери, хотя многие матери упрекнули бы меня за это, но я верю в силу ее чувств. Но и ты пожалей меня…
– Она знает о наших отношениях? Ведь так?
– Да. Прости. Я ей сказала тогда ночью.
– Какое это произвело на нее впечатление?
– Кажется, никакого. По-моему, она даже не обратила внимания. Ее просто поразила моя жестокость. И она была права.
– Ты хочешь, чтобы я больше не виделся с ним? Он говорил без боли, но как-то испытующе.
– Упаси Бог! Только не это! Как можно разлучить вас! – воскликнула я.
– Тогда…
– О, только одно. Пойми, этого хочет для дочери каждая мать. Я хочу, чтобы моя дочь одна была в его сердце.
– Она и будет одна. Мои с ним отношения совсем другие.
– Но… – я осеклась и замолчала.
– Ты считаешь мои с ним отношения чем-то грязным?
– Нет, нет, Николаос. Грязно, это когда человека мучают, заставляют делать что-то против его воли. А ваши отношения добры и честны. И все равно… Все равно мне как-то не по себе при мысли о том, что моя дочь будет жить в вашем доме. Пойми и прости.
– А может быть, лучшее – это предоставить им все решить самим? Когда Чоки поправится.
– Ох! И сейчас ясно, как они решат!
– Ну так в чем же дело? Они решат, как лучше им. Ты снова все скажешь дочери…
– Мне остается только согласиться, – я вздохнула. – И сейчас еще рано об этом говорить. Мальчик еще очень болен.
– И если хочешь знать, всякое еще может произойти. Ведь они только начнут узнавать друг друга. Вполне возможно, Чоки не полюбит ее…
Я невольно сделала протестующий жест. Я мгновенно представила себе, каким ударом это было бы для Селии. После всего, что она перенесла.
– Это немного смешно, – продолжил Николаос. – Ты хочешь разлучить их, и в то же время боишься, что Чоки не ответит на чувство твоей дочери.
– Да вовсе это не смешно! Я просто знаю, как она любит его!..
– Но ведь она еще не знает его. Вот узнает получше и разлюбит.
– Ах, Николаос, ну неужели ты можешь в такое поверить?
– Конечно, не могу.
– Видишь! Вот скажи, что же мне делать?
– Что? То же, что и мне. Ждать.
Я вдруг почувствовала, что не могу сдержать смех. Ведь этот высоконравственный разговор я веду, собираясь сегодня отправиться в гости к совершенно незнакомому мужчине. В гости? Очень милое определение! Не в гости, а просто на любовное свидание. Я больше не могла сдерживаться и залилась смехом. Тотчас, конечно, прижала ладонь к губам. Но было уже поздно. Чоки открыл глаза.
Николаос не посмотрел на меня с укором, как я того заслуживала, взгляд его тотчас устремился к его любимому другу.
Видно было, что Чоки очень слаб. Он даже не владел мышцами своего лица. Но мы оба поняли, что он пытается улыбнуться. Я поспешно встала так, чтобы он не увидел эти окровавленные тряпки. Но он видел только нас, меня и Николаоса.
– Слабость… – голос его стал таким тонким и слабым. – Странный сон… такой… Тебя видел… странно… – он смотрел на меня.
– Поспи еще, родной, – тихонько сказала я, наклоняясь к нему. – Ты уже выздоравливаешь. Еще немного окрепнешь – и будешь совсем здоров.
– Это ты видел ее дочь, – сказал Николаос. – И еще увидишь.
Но Чоки еще не мог вслушиваться в наши слова, воспринимать, что ему говорят, он был слишком слаб.
– Сказала… – продолжал он истончившимся голосом, – никого не убивал… Правда?..
Он спрашивал не нас. Кому он задавал этот вопрос? Только не нам. Себе? Высшему началу, Богу?.. Но, кажется, он ждал ответа.
– Правда! Это правда! – горячо воскликнул Николаос.
Чоки наконец-то смог улыбнуться и закрыл глаза. Я пощупала пульс.
– Возьми и ты, Николаос, – прошептала я. – Кажется, ровнее стало. Я не ошибаюсь?
Николаос взял запястье Чоки.
– Да, – даже при шепоте я слышала, как дрожит его голос. – Это просто чудо какое-то.
– Что ты шепчешь? Можно просто тихо говорить. Он крепко уснул, я вижу.
– Мне надо ехать к Теодоро-Мигелю, но я так хотел бы видеть их первую встречу.
– Первую для него, не для моей дочери.
– Нет, и для нее. Она впервые увидит его совсем живого, сможет заговорить с ним.
– Ты не думай, Николаос, я ни за что не помешаю им.
После всего того, что было!..
– Но объясни мне, что же все-таки?..
– Да очень просто. Она побежала ночью раскапывать его могилу.
– Неужели она чувствовала, что он жив?
– Сознательно, конечно, нет. Тогда она просто не дала бы похоронить его. Но что-то такое она, должно быть, чувствовала. Я думаю, она тебе расскажет, когда отдохнет.
– Она очень утомилась, бедная. Но я знаю, как только она проснется, сразу же бросится сюда, к нему. Она тогда, ночью, когда я укладывала ее, все посылала меня к нему, чтобы я помогла ему. А ты видел, как она выглядела?
– Нет, – смущенно признался Николаос, – не заметил. Я был в полной растерянности.
– Вся в земле, в грязи, руки в крови… Я так испугалась.
– Но теперь все будет хорошо.
– Ох! Теперь я предугадываю новые сложности.
– Но все страшное позади. Он выживет.
– Да, это самое главное, ты прав. Но я не понимаю, кто эти люди, которые привезли их домой? Этот Сантьяго Перес – твой друг?
– Да, это мои друзья.
– А как же они-то очутились ночью на кладбище? Тоже раскапывали чью-то могилу?
– Твоя шутка – сама истина. Они врачи. Ты, наверное, знаешь, что для того, чтобы хорошо изучить особенности и свойства человеческого тела, врачи должны анатомировать трупы. А в Испании это запрещено. Но я договорился с Теодоро-Мигелем, что им будет позволено по ночам брать трупы из общих захоронений для бедняков.
– Я вижу, вы выбрали для себя чудесную страну!
– А ты знаешь лучше?
– Трудно так сразу решить. Англия не годится, там климат не подходит для нашего Чоки. В Америке рабство. Он не должен такое видеть, он будет страдать, я его уже знаю… Но ведь еще остаются Италия и юг Франции…
– Но что пока об этом говорить, – Николаос посерьезнел.
И действительно не стоило говорить об этом. Ведь я сама еще недавно, пытаясь отговорить Николаоса от самоубийства, напоминала ему настойчиво о тех людях, которых он может защитить благодаря своей связи с Теодоро-Мигелем. А теперь я же уговариваю его бросить все и бежать. И мне понятно, почему я так поступаю. Ведь сейчас речь идет о судьбе моей дочери. Я хочу, чтобы она была в безопасности… Да, вот он, эгоизм, вот она, меркантильная расчетливость…
