Джейн Фэйзер - Тщеславие
На секунду встретились две пары серых глаз. Филипп почувствовал, какая могучая сила исходит от человека в черной шелковой маске. Преодолев секундное замешательство, он спрыгнул на землю:
— Готовься к смерти, мерзавец! В руке Лорда Ника блеснула шпага.
— Что ж, посмотрим, на чьей стороне Бог, — засмеялся он. — Защищайтесь, сэр. — Серые глаза за прорезью маски не обещали пощады.
Шпаги скрестились. И тут случилось неожиданное. Затрещали ветки, и из леса на дорогу выскочили четверо здоровяков, одетых в короткие куртки и кожаные штаны. У каждого в руках было по пистолету, за поясом — тесаки. Они окружили Лорда Ника, практически не оставив шансов на побег.
— Взяли! — закричал один из нападавших. — Чуть-чуть опоздали. Но лучше поздно, чем никогда!
— Поймали с поличным, — проревел его товарищ. — Если не ошибаюсь, Лорд Ник собственной персоной? Филипп помахал шпагой.
— Рад, что сыщики не так бесполезны, как о них говорят, — сухо заметил он. — Что вас сюда привело?
— Мы получили некоторые сведения, сэр, — объяснил один из них, разматывая веревку. — Сказать по правде, мы делаем все, что можем, хотя общество, видит Бог, не ценит нас.
— Может быть, может быть, — согласился Филипп. — Но для начала давайте снимем с негодяя маску.
Граф шагнул вперед, но в этот миг Лорд Ник сделал выпад, зацепив кончиком шпаги одного из сыщиков. Просвистела палка, и Лорд Ник рухнул на дорогу; из раны на голове брызнула кровь, перед глазами заплясали красные круги. Филипп предпочел не участвовать в свалке. Руперт был доволен: стоило подставить макушку, чтобы сохранить инкогнито — не только ради себя, но ради Октавии.
И тут Октавия заголосила — именно заголосила, так как те пронзительные, высокие звуки, которые она издавала, назвать по-другому было нельзя. Филипп возвратился к карете, а сыщики тем временем скрутили Руперта.
— Ради Бога, прекратите выть! — закричал Филипп. — Вам не причинили никакого вреда. Никто не ранен, кроме одного мужлана. А если бы мне дали еще десять минут, мерзавцу не понадобился бы никакой палач. — Последнюю фразу он произнес на редкость кровожадно. — Ну, поехали дальше.
Руперт стоял на коленях. От удара по голове его мутило, и с каждой минутой дурнота становилась все нестерпимее. Слова графа привели Руперта в отчаяние. Собственная судьба его сейчас не интересовала, но он оставлял Октавию Филиппу… Филиппу, чьи плотские вожделения только подхлестнут острые ощущения, пережитые на дороге.
— Сэр, нам нужно задать вам несколько вопросов, — подал голос один из сыщиков, судя по всему, их начальник. — Вам придется выступить свидетелем в Королевском суде, когда нашего приятеля препроводят из Ньюгейтской тюрьмы в Олд Бейли. Будьте добры, запишите свое имя и адрес.
Он извлек из жилетного кармана листок бумаги и подал графу.
— Вот и карандаш. Никуда без них не хожу. Чрезвычайно полезная вещь для свидетельских показаний. Филипп нацарапал имя и подал сыщику листок:
— Вот.
— Спасибо, сэр… О, спасибо, ваша светлость. — Заглянув в листок, сыщик стал обращаться с графом гораздо почтительнее.
В окне кареты показалось искаженное горем лицо Октавии. Девушка по-прежнему истерически всхлипывала, не сводя глаз с несчастного Руперта, которого в этот миг двое сыщиков грубо ставили на ноги. Кровь все еще струилась по лбу, заливая глаза. Октавия ничем не могла помочь любимому. Она не могла даже выказать свои чувства к нему. Если Руперта опознают — все пропало.
Ей оставалось только тонко подвывать, хотя сердце ее разрывалось от боли.
Сыщик привязал скрученные за спиной руки Лорда Ника к седлу, ноги — к стременам. Ослабевший от удара, Руперт еле держался в седле. Чувствуя на себе взгляд Октавии, он попытался сморгнуть кровь с глаз, чтобы посмотреть на нее, но увидел лишь багровую дымку.
Мысль о том, что он, самонадеянно отказавшись от помощи Бена, отчасти виноват в случившемся, приводила его в отчаяние. Будь с ним хозяин таверны, может быть, катастрофу удалось бы предотвратить. Теперь же его повезут в Ньюгейтскую тюрьму, а Октавия останется здесь. С Филиппом. Ведь тот ждет, что она исполнит все свои обещания.
Один из сыщиков вывел Питера на дорогу, могучий конь фыркал и косился на чужую руку. Хозяин сидел в седле как-то необычно, и животному показалось, что всадника нет. Питер взбрыкнул, и Руперт, потеряв равновесие, съехал набок, но пальцами связанных за спиной рук сумел-таки ухватиться за сбрую и подтянулся наверх. От этого усилия снова закружилась голова.
Путь в Лондон предстоял им неблизкий. Процессия тронулась, Октавия безнадежно смотрела им вслед.
Ум ее лихорадочно работал. Нужно на время забыть о судьбе Руперта. Стоит поддаться отчаянию — и ум окажется парализованным. Стоит представить, как ему плохо, и сострадание подчинит ее целиком. Сначала избавиться от Филиппа — приказала себе Октавия.
— Кучер, пошел! — Филипп щелкнул пальцами вознице, все это время с разинутым ртом наблюдавшему за происходящим. — В деревню Уайлдкрофт!
Он захлопнул дверцу.
— Проклятие! — Октавия лежала на полу, глаза ее были закрыты. — Что с вами? — Он опустился рядом на колени, и в этот миг карета дернулась. Филипп больно ударился плечом о край сиденья. Ругаясь, он снова склонился над девушкой:
— Что с вами? — Похлопал по щекам и, не добившись результата, взял за плечи и слегка потряс ее.
.Глаза Октавии раскрылись.
— Милорд, я, кажется, упала в обморок. Когда я нервничаю в таком положении, со мной это часто бывает, а я не взяла нюхательную соль. Господи, сэр, как мне плохо. — Она снова закрыла глаза.
Филипп смотрел на нее в изумлении.
— Что, черт возьми, значит «в таком положении»? Октавия чуть взглянула на него:
— Я не то хотела сказать, милорд. Такой ужас случается со мной впервые. О, дорогой… не знаю, как объяснить.
— Сядьте. — Филипп попытался ее поднять. — Клянусь Богом, а вы не пушинка. — Наконец он усадил ее на подушку. — О чем вы говорите?
— Должно быть, потрясение, — бормотала она. — Не могу рассказать… Милорд… женские дела…
— Что такое? Ничего не понимаю. Какая-то чушь! Ресницы Октавии затрепетали.
— Месячные, милорд. Задолго до срока… Но от нервов так бывает.
— Боже праведный! — воскликнул Филипп, отшатываясь от нее. — Так вы нечисты? Октавия всхлипнула.
— Мне так больно. Живот просто разрывает. Отвезите меня домой.
Филипп с трудом справился с яростью, охватившей его, и постучал в крышу рукоятью шпаги.
— Слушаю, господин? — Перевернутое лицо появилось в окне кареты.
— Поворачивай обратно. Мы возвращаемся в Лондон.
— Леди дурно? — глубокомысленно спросил возница, но в ответ услышал лишь ругань.
