Жюльетта Бенцони - Кречет. Книга I
— Потому что вы еще более безумны, чем я думал. Так вот почему Сагоевата отказывается выслушать слова мира от моего хозяина? Несчастные болваны! Вы, значит, думаете, что Уэст-Пойнт — это последняя крепость Вашингтона?
Иди и скажи своему вождю, чтобы он расспросил младшего брата. Играк расскажет ему о могучих воинах короля Франции, блеске их оружия и огромных кораблях! А ведь эти воины — всего лишь авангард: вскоре придут другие корабли, они доставят еще больше оружия, пушек и солдат. Твои друзья. Красные Мундиры, будут сметены, как листья в бурю… и вы вместе с ними. Убей меня теперь, если хочешь, но ты вспомнишь мои слова, когда настанет твой час…
Сильный удар ногой в бок был единственным ответом Хиакина, и тот убрался из хижины значительно быстрее, чем пришел.
Адский шум снаружи становился все сильнее.
Дикарские песни, перемежаемые яростными воплями, заглушали бешеный грохот военных барабанов. Земля дрожала под ударами сотен ног — воины танцевали военный танец. Облако пыли, поднятой танцующими, достигло хижины и заволокло Жиля с ног до головы. Он раскашлялся и разъярился еще больше. Аттила победил Цицерона, и вскоре во главе своих диких орд они отправятся нести смерть и опустошение прекрасной стране, а низкая жадность человека без чести и совести нанесет удар в спину одному из величайших людей, какие когда-либо рождались на земле, человеку, уже ставшему Жилю другом.
Обезумев от ярости, Жиль принялся изо всех сил тянуть веревки, стараясь хотя бы раскачать колышки в надежде вырвать их из земли. Но колышки были вбиты крепко. Кровь окрасила кожу юноши, а они даже не пошатнулись. Тем не менее он обязан был выбраться отсюда, уйти из этой чертовой деревни любой ценой. Опасность похищения, грозившая прекрасной Ситапаноки, отступила перед смертельной опасностью, угрожающей инсургентам, которым предстояло столкнуться с изменой одного из них…
— Господи, — взмолился он во весь голос, — и Ты, Матерь Божья, вы, кто защищает правое дело, помогите мне! Спасите меня, дайте уйти отсюда, чтобы я смог спасти своих товарищей! Пошлите мне помощь… или скажите мне, что делает сейчас этот болван Тим Токер!
Жиль прокричал свою странную молитву, будто надеялся, что Небеса услышат его, но она потонула в шуме, к которому теперь присоединилось ржание лошадей.
Вдруг он почувствовал на своем лице чье-то теплое дыхание.
— Тихо! — послышался шепот, и Жиль, закрывший перед тем глаза, открыл их и увидел опечаленное лицо Играка, который стоял перед ним на коленях и прижимал палец к губам, призывая к молчанию.
Жиль улыбнулся ему, но Играк уже вцепился в один из колышков и стал раскачивать изо всех сил. Его еще детские мышцы напряглись под кожей медного оттенка, и она вскоре покрылась крупными каплями пота. Через короткое время колышек был уже достаточно расшатан и появилась надежда вырвать его из пола. С торжествующей улыбкой маленький индейский воин принялся за другой колышек, но тут снаружи раздался голос, произнесший его имя.
Мальчик вздрогнул, и Жиль увидел мелькнувшую в его глазах тень страха.
— Уходи! — шепнул Играку Жиль. — Теперь я справлюсь сам! Спасибо тебе… тысячу раз спасибо…
Глаза индейца вдруг влажно блеснули, он поднялся и, быстрым движением вытащив нож, положил его рядом с Жилем.
— Друг… — произнес он.
Затем с проворством угря скользнул в отверстие в стене, которое он проделал у самой земли и которое Жиль до тех пор не замечал. Оставшись один. Жиль прислушался: шум снаружи понемногу слабел, шаги людей и топот лошадей постепенно удалялись… Жиль не сомневался в том, что на некоторое время индейцы позабудут о нем, но, может быть, лучше было бы дождаться ночи, чтобы освободиться от пут… С другой стороны, если кто-нибудь придет покормить его и заметит, что с колышком не все в порядке, все придется начинать сначала, но уже без помощи Играка.
Однако если мальчик предпринял сейчас попытку освободить его, значит, он считал, что настал подходящий момент…
Жиль напрягся и снова попытался извлечь колышек. Под своим плечом он почувствовал сталь ножа, и это придало ему сил. Он тянул… и едва удержался от торжествующего крика, когда колышек вдруг вылетел из земли…
Освободив таким образом правую руку. Жиль извернулся, и его онемевшие пальцы с трудом дотянулись до рукоятки ножа. Измученное тело кричало от боли, но его подхлестывало предчувствие близкой уже свободы. Клинок ножа разрезал веревки, удерживавшие его левую руку. Играк хорошо знал свое дело: нож резал, как бритва. В одно мгновение конопляные пряди веревки были перерезаны; освободить ноги теперь было проще простого.
Поднявшись наконец на ноги, он несколько раз потянулся и присел: кровообращение в одеревенелом теле постепенно восстанавливалось. Жиль осторожно выглянул наружу.
Он никого не увидел. Все те, кто не уходил в набег, собрались у деревенских ворот, выходящих к реке, где спускали на воду пироги. Все, у кого были лошади, уже ускакали, другие уплыли на длинных раскрашенных пирогах. Деревня опустела: каждый хотел попрощаться с уходящими воинами. Сердце у Жиля бешено заколотилось, когда он увидел, что у ворот, выходящих на маисовые поля, никого не было. Тогда, схватив одеяло, оставленное в углу — из него он собирался сделать себе одежду, когда будет на это время, — Жиль бросился, как был голый, вон из хижины и помчался что было сил, моля Бога, чтобы никто его не увидел, выскочил за частокол и нырнул в чащу маисового поля, поглотившей его, подобно морским волнам…
Он остановился лишь на мгновение: его бегство могло быть с минуты на минуту обнаружено: задерживаться было нельзя. Ножом он отрезал кусок одеяла, сделал из него набедренную повязку, сунул за пояс клинок и, скатав в трубку остатки одеяла, чтобы потом использовать их для устройства ночлега, пошел через зеленое маисовое море по направлению к лесу, покрывавшему почти всю долину.
Солнце палило невыносимо, так что он почувствовал облегчение, когда ступил под прохладную сень леса. Лес был непроницаемый, сумрачный, густо заросший кустами черники и ежевики. Продираясь сквозь заросли. Жиль расцарапался в кровь, но зато смог на бегу сорвать несколько ягод. Дикие ягоды оказались кислыми и обожгли ему желудок, но все же несколько утолили жажду.
Подъем по заросшему лесом склону был нелегок, и сердце в груди Жиля стучало, как барабан.
Его дыхание было громким, как шум, что издают кузнечные мехи, и Жиль подумал, что если сенека уже пустились за ним в погоню, то они скоро настигнут его, и тогда все пропало. Пожалуй, лучше было бы не
уходить слишком далеко от индейского лагеря, а найти поблизости укрытие и спрятаться в ожидании ночи.
