Гюи Шантеплёр - Невеста „1-го Апреля“
Ах! если из этого свидания, любезно принятого, возродится прежняя любовь!..
Сюзанна чувствовала себя временами так мало способной ему, именно ему, нравиться! Она прекрасно знала, что она может нравиться, она знала, что она красива; она знала, по крайней мере, что многие ее находили такой; но эта прелесть, эти чары, о которых свидетельствует всеобщее восхищение, вначале почти удивившее ее, в чем они? Оне казались ей случайными, неуловимыми, переменчивыми; как их направлять, сделать из них сознательную силу? И она чувствовала себя безоружной перед Мишелем, всякая борьба казалась ей бесполезной.
В этот день Сюзанна находила себя некрасивой, тощей, плохо одетой. Графине Вронской, еще окруженной ореолом прежних мечтаний, достаточно было появиться, чтобы победить.
И однако? Однако Мишель выбрал свободно свою невесту. Графиня Вронская была вдова, и Мишель это знал в ту минуту, когда он письменно, в одно и то же время корректно и мягко, немного холодно и дружески, просил руки Сюзанны Северн.
Это значило, что он уже не любил графиню Вронскую! Ничего, ведь ничего на свете не обязывало тогда Мишеля жениться на маленькой кузине, которую он едва знал и которой был почти неизвестен.
Сюзанна старалась таким образом разумными рассуждениями успокоить себя, слушая рассеянно болтовню Май. Она себе говорила еще, что Мишель не был равнодушным женихом прежних дней; она вновь переживала драгоценные часы, проведенные в маленькой гостиной Колетты, она вызывала в памяти взгляд, более нежный, растрогавший ее, ласковое слово, заставившее забиться ее сердце; она заключила из этих воспоминаний, что так, как Мишель, ведут себя, когда хоть немного любят. Затем, переходя к ревнивому страху, она горько над собой смеялась за то, что принимает свои желания за действительность. Мишель мог почувствовать, один момент, влечение к миловидной молодой девушке, которой восхищались его друзья. Мишель мог быть растроган той опасностью, какой подвергалось подле него слабое и молодое создание; но как далеко было от этой неопределенной привязанности или этой банальной жалости до настоящей любви, той любви, которая будучи некогда обманута, была достаточно могущественна, чтобы омрачить навсегда существование этого сильного человека!
В течение долгой помолвки, если нечто похожее на любовь и появилось в душе Мишеля к молодой девушке, на которой он собирался жениться, под влиянием ревности или сострадания — один взгляд Фаустины обратит в ничто нарождающееся чувство… Мишель не сумел воспротивиться просьбе графини Вронской. Она сказала: „я пробуду два дня в Барбизоне“, и в первый же день он поспешил к ней… ну да, он не поступил предательски по отношению к Сюзанне, не скрыл от нее своего твердого намерения ехать в Барбизон!
Однако мисс Северн спрашивала себя еще, привел ли Мишель в исполнение свое намерение. Ничто не доказывало, что он уехал в Барбизон и, если он туда отправился, ничто не доказывало, чтобы он говорил с графиней Вронской о чем-либо другом, кроме дел. Он сказал:
— Я тем более поеду, что не понимаю смешного чувства, которое заставляет вас смотреть, как на обиду, на мой визит к двум бедным женщинам…
Да, двум; г-жа Морель конечно жила с своей дочерью…
Встреча в Трувилле была совершенно случайная, и во время той встречи ничего не было сказано, чем могла бы оскорбиться невеста; Мишель объявил это тоном, который самое простое утверждение делал как бы клятвой. Сюзи никогда бы не пришла мысль сомневаться в словах Мишеля.
Увы! Он мог отвечать за прошедшее, он мог уверять, что намерения его благородны, но когда он вновь увидит чародейку… Сюзи чувствовала себя слабой, ничтожной рядом с этой женщиной, и она страдала, и ее терзало желание отомстить за свое страдание и бессилие, — Мишелю еще более, чем Фаустине.
Вернувшись и оставшись одна, в то время как Колетта меняла платье, она попробовала читать роман, о котором ей говорила Май, но ее глаза напрасно пробегали страницы. Смысл слов оставался для нее темен; она менее, чем когда-либо, интересовалась этими вымышленными лицами, слова любви которых ее раздражали, как ирония, горести которых казались ей пошлыми. Затем ей принесли с почты письмо; письмо этот раз было действительно для нее. Оно носило название деревни, соседней с Ривайером, и было отчаянным посланием бедного Поля.
„Дорогая мисс Сюзи!
„Жак и Тереза считают меня в Париже, Симона также; но я не имел мужества удалиться, я более не живу, я теряю голову! Вы это знаете: мое счастье зависело от согласия Жака, он же опекун своей невестки. В этом согласии мне было отказано, и у меня вся надежда только на вас.
„Две личности действительно имеют достаточно влияния на моего брата, чтобы заставить его изменить принятое решение, Тереза и Мишель; Тереза уже на нашей стороне, я успел убедиться; но Мишель, вмешательство которого было бы, может быть, решающим, сам слишком благоразумен, чтобы не быть немного строгим к таким ветреникам, как я. Он будет защищать мое дело только в том случае, если вы его выиграете перед его судом, дорогая мисс Сюзи. О! вам вовсе не будет тяжело выиграть его, мое дело, у вашего жениха! Вы! Вы можете смягчить скалу! И затем Мишель вас боготворит, и вполне основательно. Пусть только ваш голосок и ваши хорошенькие глазки вмешаются в это дело, и все пойдет прекрасно. Не правда ли, они вмешаются?
„Завтра, в понедельник, я буду находиться от четырех до шести часов в охотничьем павильоне у перекрестка Круа-Пьерр. Если бы, вы и Мишель направили вашу прогулку в эту сторону, это было бы большим счастьем для несчастливца, который вас уверяет здесь, дорогая добрая фея, в самой благоговейной и самой безграничной преданности.
Ваш друг Поль“.
— Бедный Поль! — прошептала Сюзанна.
Это восклицание обозначало также: „бедная Сюзанна“! Нужно было с вашей просьбой обратиться к графине Вронской, Поль. Красноречие хорошеньких глазок, которым вы поручаете ваше дело, сильно рискует остаться незамеченным. Что касается прогулки в Круа-Пьерр… какая ирония.
Мишель совсем не думает прогуливаться со своей невестой…
Бедный, бедный Поль!
Эта мысль не надолго заняла молодую девушку. Роман Поля Рео и Симоны Шазе казался ей в этот час почти таким же банальным, почти так же мало достойным остановить ее внимание, как и желтый томик, принесенный из Прекруа. Только один роман существовал на свете, начавшийся в известный день марта очень поэтично, под синеватым лучом готического окна, в двух шагах от таинственной могилы одного крестоносца.
Мисс Северн остерегалась довериться или пожаловаться своей кузине, которая, вся отдавшись радости свидания с Май Бетюн, не думала более задавать ей вопросы. Перед обедом г-н Фовель, только что вошедший с Мишелем, заметил совсем громко, что Сюзанна бледна, и молодая девушка почувствовала в эту минуту, что взгляд ее жениха остановился на ней. Она весело ответила, что чувствует себя чудесно и что прогулка окончательно вернула ей прежнюю бодрость.
