Зия Самади - Избранное. Том 1
— Поистине верно. — Махмут и рта раскрыть не успел, как Хатипахун продолжал: — Прошу высоких господ принять привет и искреннее уважение Гази-ходжи.
— Благодарим, — ответили хотанцы, и Махмуту в их ответе послышалось что-то деланное, неискреннее.
Наступила неловкая пауза.
— Мы долго ждали, что приедете вы, — заговорил Махмут, — но вот в конце концов приехали сами.
— Выражаем большую признательность за то, что вы оказали нам честь, — ответил, глянув на Махаммат Нияза, Бугра. — Во всяком случае, хуже не станет, если вы увидите положение в Хотане собственными глазами.
— Конечно. Встреча и беседа с каждым из вас может принести пользу общему делу. Потому что основа наших намерений — выражение дружбы, направленной к единству.
— Единство и наше заветное желание…
— Однако, — перебил Бугру Махаммат Нияз-алам, почесывая похожую на козлиный хвост бороду, — для нас и по сию пору скрыты во мраке истинные цели Ходжанияза-хаджи.
— Цели Ходжанияза ясны как дважды два — совместно противостоять жестокому врагу…
— Об этом нужно сказать не общими словами, а откровенно, ничего не утаивая. Мы, хотанцы, привыкли называть вещи своими именами. — Последнюю фразу Нияз-алам произнес на хотанский манер.
— Когда существует единая Восточнотуркестанская республика, вы подняли в Хотане знамя отдельного правительства. Разве это не раздвоение единого целого, господа? — резко спросил Махмут.
Хотанцы переглянулись. В разговор вмешался разозлившийся Шамансур:
— Выходит, вы нам советуете — разбредайтесь и бросайте оружие, — так?
Бугра, смущенный, что брат распалился, бросил на него осуждающий взгляд.
— Зачем так, братец? — ответил Махмут. — Пусть сольются солдаты с солдатами, правительство с правительством. Не это ли будет единением сил?
Стало пронзительно тихо. Лишь писцы нарушали тишину скрипом камышовых перьев по хотанской бумаге.
— Мы совсем не против объединения, — подал наконец голос Бугра, — но сможет ли ваша подкрепленная объединением республика обеспечить освобождение Восточного Туркестана?
— Исламская наша республика — путеводная звезда для всех правоверных, — начал было Хатипахун, но Махмут хмуро глянул на него: «Довольно болтать!» — и тот будто язык прикусил.
— Мне кажется неуместным сомневаться в том, что возникшая под руководством Сабита-дамоллы республика не сможет обеспечить освобождение родины, — заявил Махмут и добавил: — И вам, беспокоящимся об этом хотанцам, невозможно оставаться в стороне.
— Мы не в стороне! — возразил Нияз-алам. — Мы искренне верим Сабиту-дамолле — не только как главному назиру, но и как шейх уль-исламу, главе наших мусульман. Однако у нас есть основания сомневаться в способностях Ходжанияза.
Шамансуру хотелось воскликнуть: «Справедливые слова!» — но он промолчал, побаиваясь брата. А Бугра укоризненно смотрел на Нияза: «Слишком резкие, неподобающие для этого места слова говорите, ученый алам!..»
— Вы не признаете способностей Ходжанияза и Сабита-дамоллы тоже, что ли? А ведь, объединившись, мы все дела решали бы совместно. Недоверие к себе и к своим всегда губило нас и погубит теперь… До каких пор мы будем сгибаться перед чужаками? Когда-то предки наши создавали могучие государства и умело управляли ими! А мы не устаем охаивать свое и восхищаться чужим!
Махмут умолк. Молчали и хотанцы — им нечего было возразить. Они уважали Махмута, потому что много слышали о его храбрости, самоотверженности, преданности родине. Бугру, по образованию ученого-историка, покорили его слова: он тоже твердо стоял за создание Уйгуристана, за объединение уйгуров. А Нияз-алам, желая смазать впечатление от слов Мухита, сказал, пристально глядя ему в глаза:
— У нас есть сведения, что Ходжанияз тайно сговаривается с неверным кафиром Шэном…
Бугра обозлился на Нияза: к чему обсуждать здесь непроверенные слухи? Только накануне он внушал аламу и другим, что, не имея веских подтверждений, нельзя придавать значения этим разговорам.
Темное лицо Махмута побагровело, но он сдержался и внешне спокойно ответил:
— Шэн Шицай не раз присылал послов для переговоров, это правда. Однако речи о расположении Ходжанияза к Шэн Шицаю несовместимы с истиной.
Ответ Махмута хотанцев не удовлетворил. Заман сейчас был особенно насторожен. Ему казался уместным упрек Нияза-алама, он хотел, чтобы мучившая его загадка разрешилась. Но хотанцы не стали вдаваться в обсуждение этого вопроса. Лишь Бугра веско проговорил:
— По-нашему, доверяться коварному Шэн Шицаю, идти на соглашение с ним — все равно что связать родину и народ по рукам и ногам. Молю аллаха, чтобы слухи эти оказались ложными!
— Да ниспошлет аллах могущество исламу! — Военный муфтий Ходжанияза, его доверенный секретарь, до сих пор сидевший как истукан, не принимая участия в обсуждении, предпочитавший, видимо, произносить лишь общеизвестные утверждения и призывы, оказался верным себе и на этот раз.
Пререкания длились долго. В конце концов обе стороны договорились совместно противостоять общему врагу, однако хотанское правительство сохранило свое особое положение.
В тот же вечер после пира с подношением подарков в честь Шевкета — Доблестного (как его прозвали) — Махмута Мухита и его людей делегация отбыла в Кашгар.
Глава седьмая
Когда Ма Чжунин оделся и вышел; его любимец белый конь был уже заседлан. Увидев хозяина, конь ударил копытом о землю, запрядал ушами и тихонько заржал. Ма Чжунин быстро подошел к коню, погладил его лоб, расчесал ровно подстриженную, как у девочки, челку, ласково похлопал по высокой красивой шее, легко вскочил в седло и в сопровождении одного лишь телохранителя двинулся по улице.
Было еще темно, только-только начал светлеть восток, предвещая, что скоро из-за гор появится золотое блюдо солнца. С Тянь-Шаньских гор подул прохладный предутренний ветерок, пошевеливая хвост и гриву белого коня.
Ма Чжунину нравились ранние прогулки верхом — они приносили успокоение душе. Запутанные, неразрешимые думы терзали его всю ночь. Сейчас он будто убегал от них, торопясь уехать подальше от города, и вот уже белый конь взмок и начал выплевывать пену, — он всегда, разгорячившись, выплевывал, словно играя, в обе стороны пену изо рта.
Миновав кладбище на северной окраине Аксу, всадники выехали на развилку дороги, ведущей к уездному городку Баю. Здесь Ма Чжунин легко спешился, похлопал по мокрой шее коня, протер платком его лоб и глаза, передал поводья телохранителю, а сам пошел в сторону, к холму.
