Жюльетта Бенцони - Ночные тайны королев
– Откуда вы взяли, что господин Кенигсмарк забыл вас? Разве вы хотя бы раз взглянули ему прямо в глаза? Ведь он имеет счастье лицезреть вас разве что в профиль – и с очами, опущенными долу. А вдруг господин полковник полагает, что вы любите своего супруга?
– Я? Георга-Людвига?! – изумилась принцесса.
– Ну да. Уверяю вас: на людях вы держитесь безукоризненно, и только я догадываюсь о вашем истинном отношении к принцу…
– А как же Платен? – всхлипнула София-Доротея. – Я точно знаю, что он проводит у нее ночи… Ведь мой свекор уже стар и часто засыпает один, потому что утомляется за день, – добавила она простодушно.
– Таких, как Платен, любить нельзя! – заверила фрейлина. – Таких, как она, используют ради корыстных целей, а потом безжалостно бросают.
– Правда? – с надеждой подняла заплаканные глаза София-Доротея.
– Правда, – кивнула фрейлейн Кнесебек и предложила: – Может быть, вы напишете ему записку и расскажете там о своих чувствах?
Принцесса не колебалась ни минуты. Она села за небольшой столик на позолоченных искривленных ножках и набросала несколько строк:
«…Я люблю вас безмерно и с нежностью, на какую способна я одна. Такой любви вы еще никогда не знали, я же страдаю так, как никто еще не страдал…»
Как только Кристоф-Филипп Кенигсмарк получил это послание, он мгновенно превратился в того же робкого влюбленного мальчишку, каким был когда-то в Брауншвейге. Он еще раз перечитал приписку: «Приходите, если вы не до конца забыли прошлое». Прижался к благоухавшему мускусом листку губами, сунул его в карман и зашагал следом за фрейлиной по длинным и пустынным в вечерние часы галереям дворца. О том, что нынче ночью его ожидает пылкая графиня, Кенигсмарк даже не вспомнил…
Фрейлейн Кнесебек старательно помогала влюбленным. Именно ей принадлежала заслуга обнаружения всеми забытой потайной лестницы, что вела прямо в покои кронпринцессы, и, конечно, именно фрейлина служила почтальоном и передавала трогательные искренние послания молодых людей.
«Вы околдовали меня, – писала София-Доротея. – Я – влюбленнейшая из всех женщин на свете. Я призываю вас к себе и днем, и ночью… Можете быть уверены, что меня не отвратят от вас наихудшие несчастья. Слишком прочны и сладостны узы, притягивающие меня к вам, чтобы я посмела их разорвать; каждое мгновение моего существования озарено любовью к вам, и я готова подарить вам тысячи доказательств моей нежности, невзирая на все препятствия…»
И еще:
«Если вы и впрямь думаете, что боязнь выдать себя и повредить своей репутации помешает нашим встречам, то это для меня жестокое оскорбление. Уже давно я принесла себя в жертву любви к вам, и любовь вселяет в меня такую отвагу, что мне стоит огромных усилий не броситься вам на шею там, где я вас застаю. Мне ни до чего нет дела, лишь бы жила наша любовь. Познав ваши волшебные ласки, я могла бы смело махнуть рукой на весь свет…»
– Не стоит хранить такие письма, это опасно, – много раз говорил себе Филипп, но не в силах был предать огню милые, дышавшие страстью строки. А ведь он даже спрашивал разрешения – можно ли, мол, уничтожить записки? – у самой Софии-Доротеи. Она вроде бы согласилась, но посмотрела на него с такой грустью и укоризной, что он немедленно принялся утешать ее… и о письмах оба забыли.
Наследная принцесса тоже, конечно, хранила послания своего верного рыцаря. После того как ей приходилось принимать на супружеском ложе пьяноватого и неряшливого Георга, она находила отдохновение в чтении таких вот признаний:
«В два часа ночи я получил губительное известие, что вы обнимаете принца. В какое же отчаяние повергло меня его столь быстрое возвращение!..»
Или:
«Когда я несу караул, будь то ночью или днем, мне всегда хорошо думается. И думаю я об одном: чтобы побыстрее свидеться с вами. Я мысленно разглядываю вас – всю, с ног до головы – и нахожу воплощением совершенства. Если любовь возможна на том свете, будьте уверены, что все красавицы иных миров не сумеют отвлечь меня от вас».
И короткая приписка-пророчество, над которым София-Доротея пролила немало слез:
«Меня ждет судьба мотылька, сгоревшего в пламени свечи. От рока не уйдешь…»
* * *Влюбленные готовы были сбежать, навсегда покинуть ненавистный Ганновер, попробовать обрести счастье где-нибудь на краю света. Но как это сделать? На их пути множество препятствий. София-Доротея замужем за кронпринцем, который время от времени дарит ей свои ласки. А главное, у нее есть двое горячо любимых детей.
Денег же, с помощью которых можно было бы отворить все двери и подкупить всех тюремщиков, у молодых людей, разумеется, нет… У кронпринцессы, содержавшей собственный двор, была лишь рента, что выплачивал ей прижимистый супруг; драгоценности, что остались от отца, знали все ювелиры Европы, так что продать их было бы нелегко. А те, что преподнес Георг, принадлежали ганноверской короне.
Филипп и подавно был беден как церковная крыса. Он с таким азартом играл в карты и так редко выигрывал, что ящики его секретера, казалось, распухли от долговых расписок. София-Доротея с искренним умилением читала следующие слова:
«Прилагаемые счета покажут вам, что положение мое плачевно. Зато у меня есть куда более ценное достояние, и пусть все государи мира попробуют отнять его у меня!»
* * *Увлеченные своей любовью, уносясь мечтами в неведомые светлые дали, полковник и принцесса совершенно позабыли о том, что они не одни на этом свете. В частности, рядом с ними во дворце ганноверского курфюрста жила графиня Платен, жестоко оскорбленная безрассудным Кенигсмарком. Да-да, именно безрассудным, потому что человек предусмотрительный, зная о вспыльчивости и мстительности госпожи Платен, не стал бы рвать с нею одним махом, а закончил бы довольно долгий роман бережно и аккуратно.
Но Кенигсмарк не был дипломатом. Он так любил Софию-Доротею, что отнесся к изъявлениям недоумения, которыми осыпала его графиня, как к жужжанию назойливой мухи.
Платен попыталась было вновь соблазнить его. Кенигсмарк не обратил на ее попытки никакого внимания. Графиня написала ему несколько записок, приглашая «побеседовать, как когда-то». Наглец не ответил. Мало того: Филипп умудрялся не оставаться с ней наедине и даже быстро сворачивал в какие-нибудь закоулки, если графиня шла ему навстречу по коридору.
Конечно же, курфюрстова фаворитка оскорбилась окончательно. Поняв, что Кенигсмарк увлекся кем-то другим, она принялась внимательнейшим образом наблюдать за ним и очень скоро заметила пылкость во взглядах, которые неверный бросал на принцессу.
