Джоанн Харрис - Блаженные
Сама я покинула монастырь в тот же день. Задерживаться опасалась: вдруг арестуют, да и в свете последних событий домом я его больше не считала. Вот я и ускакала на добром коне Лемерля, захватив деньги и провиант, которые нашла в переметных сумках.
Флер ждала меня в условленном месте. Сиротку она больше не напоминала, может, мне это лишь пригрезилось? По гати мы скакали во весь опор, подгоняемые приливом, и через три часа были в Порнике.
Вряд ли меня искали чересчур рьяно. Козел отпущения у епископа уже имелся, да и зачем ему лишняя молва о позоре Изабеллы? Думаю, побег мой устраивал его больше огласки, тем паче нас уже разделял пролив и отправить погоню он мог лишь через одиннадцать часов.
Странствия с Лемерлем научили меня осторожности. Я продала его коня, как много лет назад продала мула Джордано, и купила повозку и мула. Денег хватало, мы с Флер жили очень неплохо — провизию закупали на рынках, но, опасаясь соглядатаев епископа, ездили малыми дорогами. Близ Перпиньяна мы прибились к цыганам, и те, услышав мою историю, приняли нас как родных. Мы скитались с ними почти три месяца, пока не встретили итальянских актеров, которые взяли в труппу нас обеих.
С тех пор мы колесим по южной провинции. Все итальянское снова в моде, а значит, и комедия дель арте. Я выступаю в маске и не боюсь, что во мне узнают Крылатую. Мы с Флер счастливы среди новых друзей — Фиорилло, который играет Скарамуша, и Доменико, который играет Арлекина. Флер бьет в барабан и танцует, а я снова представляюсь скромницей — играю Изабеллу. Именно эту роль получила, надо же! Само имя заставляет плакать и смеяться, и я не знаю, грустно мне или весело. Маска прячет и улыбку, и слезы, а Бельтрам — он у нас главный — говорит, что такой проникновенной Изабеллы в жизни не видал.
Иногда я спрашиваю себя, не пора ли жить иначе. Минувшей зимой такие мысли приходили постоянно… Дощатый пол повозки не самый надежный на свете, а о своем клочке земли я мечтаю и в нынешнюю счастливую пору. Флер нужен дом. Пусть небольшой, в деревне, и печь, и утки, и коза, и огород… Видно, жизнь в монастыре отбила у меня тягу к странствиям, либо просто зима не за горами. Сбережения свои я подсчитываю не из алчности. Я обещаю себе, что к холодам будут у нас и дом, и печь… Флер бьет в барабан и хохочет.
Больше года минуло с тех пор, как я покинула монастырь. Порой он мне снится — мои тамошние подруги, моя милая Перетта — как мне хотелось взять ее с собой! Я даже скучаю по прежней жизни — по грядке с травами, по разговорам на капитуле, по библиотеке, по урокам латыни, по долгим прогулкам через солончаки к морю. Но здесь мы свободны. Кошмары Флер давно не снятся, за год она вытянулась, волосы потемнели до каштанового цвета, хотя в память о Нуармутье остались выгоревшие на солнце концы. Порой мне грустно, что с каждым днем доченька все взрослее и меньше во мне нуждается, но она та же милая Флер, своенравная, но доверчивая девочка, которая с восторгом смотрит на огромный мир.
Неделю назад посыльный, присоединившийся к труппе с севера, вручил мне конверт. Предназначался он «Жульетте Систре Августе Танцавщице». Круглый почерк я видела впервые, а потертый, обтрепанный конверт явно странствовал много месяцев, пока две труппы случайно не встретились. Обратного адреса не было, но посыльный сказал, что получил его месяцев пять назад от монахини из Бретани.
Я вскрыла конверт. В нем лежал листок плотной бумаги, исписанный тем же круглым почерком, и два отпечатанных листочка. Пока разворачивала их, из конверта что-то вылетело и со звоном упало на землю. Я наклонилась и подняла хорошо знакомый мне эмалевый медальончик: Кристина Чудесная, разведя руки, парила в кольце оранжевого пламени.
Вот что я прочла в письме:
«Дарагая Августа! Пусть мае письмо найдет тибя, я каждый день малюсь, штоб нашло. Я думаю о тибе и малюсь за вас с Флор. Я сматрю за тваими травкам, систра Перпетуя очень добрая, ана говорит, што с ними делать. За цвитами я тоже сматрю, это мая работа. Настаятельница типерь систра Маргарита, у нее палучается. Мы апять манастырь Святой Марии Марской, и я рада. Систра Перпетуя учит миня читать и писать. Ана очень хорошая и не ругает, если што не так. Это мае первое письмо, прасти за ашыбки, ладно? На масленицу пашлю его с актерами. Люблю тибя, Жульетта, и малышку Флор. Пасылаю вести об атце Каламбине. Надеюсь добрая память о былом ни грех. Жылаю вам с Флор щасья.
Твая Перетта».Первый печатный листок датировался сентябрем 1610 года.
«Арестантская города Ренна
Щемящая, леденящая история колдуна!
Гнуснейшего чернокнижника наших дней арестовали двадцать первого дня месяца августа в монастыре Святой Марии Морской. Колдуна обвинили, предали суду и признали виновным в бесчисленных преступлениях против Господа нашего и Святой Церкви.
Под личиной священнослужителя обвиняемый Ги Лемерль по прозвищу Черный Дрозд вступил в сговор с темными силами, обратившись птицею, якшался с себе подобными, вызывал диавола, грязной ворожбой умертвлял благочестивых монахинь, занимался отравлением и осквернением святынь монастыря. На допросе кощунник чистосердечно признался во всех злодействах, ему вменяемых, бесстыдно бахвалился проступками своими и даже под пытками не отрекся от сатаны. Стражники арестантской поведали о чудных и жутких событиях: роковой ночью посещали колдуна сообщники. В обличии птичьем и зверином взывали они к нему, манили за собою, но старались напрасно. Не выбраться злодею из темницы: удержат его и три стальных засова, и святые молитвы, которые прочел Его Преосвященство епископ Эврё. Правосудие свершится девятого дня месяца сентября на рыночной площади в присутствии епископа, судьи Рене Дюрана и жителей города Ренна во имя Господа Бога и Его Величества Людовика Богоданного».
Второй печатный листок также датировался сентябрем 1610 года.
«г. Ренн
Жуткое, чудовищное происшествие!
Настоящим сообщаем, что седьмого дня месяца сентября Ги Черный Дрозд, осужденный чародей и преступник, совершил неслыханной дерзости побег из арестантской города Ренн, посредством ворожбы и при пособничестве темных сил. В полночь к стражникам, не сводившим с колдуна глаз, приблизилась облаченная в плащ женщина с фонарем в руках и велела отступить, коли дорожат стражники душами своими.
Стражники Филипп Легро и Арман Нюйо потребовали, чтобы странная особа назвалась, но тут одолели их нечестивые заклятия, и храбрецы упали наземь как подкошенные.
Дрожа от страха праведного, наблюдали они, как волей диавола женщина проникает в арестантскую, отродьем сатанинским окруженная. Ворожба дьявольская не лишила стражников чувств, но сопротивление оказать не позволила.
