Дженна Питерсен - Скандальная история
Слезы наконец хлынули у нее из глаз, оставляя блестящие мокрые дорожки на ее щеках.
– Как долго тебе пришлось дожидаться помощи? – спросил он, поглаживая ее по волосам.
– Я дошла до ближайшего дома, он оказался всего в нескольких милях от места происшествия. Но мне показалось, что я шла целую вечность.
Доминик заставил себя дышать ровнее; он обдумывал рассказ жены. Его собственное детство было несчастливым, в нем было много боли и много лжи, но не смертей. Да, в его детстве не было таких ужасов, как кошмарное крушение фаэтона, о котором рассказала Кэтрин. Неудивительно, что она всю жизнь боялась потерять голову от любви. И неудивительно, что она сама выбирала себе спутника жизни и пыталась сопротивляться, когда ей стали навязывать мужа.
– Теперь ты понимаешь, почему я не могу остаться с тобой? – спросила она, высвобождая свои руки и стараясь придать лицу решительное выражение.
– Нет, – ответил он. – Теперь я понимаю очень, очень многое, но не это.
Она тяжело вздохнула.
– Ты не любишь меня, Доминик. Ты сам сказал мне, когда мы только встретились, что не веришь в любовь. Боже мой, ты ведь даже не испытывал желания жениться, хотя со временем начал желать меня. Даже начал испытывать теплые чувства ко мне. Но не любовь. А я не могу жить без любви. И не стану.
Глава 20
Доминик отпрянул от нее, и его лицо исказилось от боли. Словно его ударили. Она ударила.
– Ты в самом деле считаешь, что я стал бы играть на твоих чувствах и использовать тебя так, как твой отец использовал твою мать?
Она покачала головой:
– Нет. Я знаю, что так далеко ты не зашел бы. Ты не способен на преднамеренную жестокость. Но в некотором смысле это только ухудшило бы ситуацию. Жить рядом с тобой, любить тебя… и знать, что нет никакой надежды на твою любовь? Это было бы слишком невыносимо. Я поняла это, когда отважилась признаться себе самой, что влюблена в тебя.
Доминик улыбнулся. Глаза его загорелись, он поднялся с кресла и стал перед женой на колени. Протянув руку, прикоснулся к ее щеке.
– Выслушай меня, Кэтрин. Выслушай меня внимательно. Я люблю тебя.
Кэтрин показалось, что весь мир взорвался фейерверком – так велико было ее счастье. Она в изумлении ахнула, затем внимательно посмотрела на мужа. Искренне ли он это говорит?
– Прошу тебя, вернись домой.
Кэтрин, разочарованная, отвернулась.
– Видишь, Доминик, ты поступаешь точно так же, как мой отец. Ты хочешь, чтобы я вернулась домой, знаешь, что мне нужна твоя любовь, и потому так легко предлагаешь мне ее. Нет, я не могу сделать по-твоему, Доминик. Я не могу допустить, чтобы мой ребенок прошел через то, что довелось испытать мне.
Эти слова вырвались у нее сами собой, прежде чем она успела сообразить, что говорит. Она испуганно прикрыла задрожавшие губы ладонью и широко раскрытыми глазами посмотрела на Доминика.
– Ребенок?! – спросил он хриплым и резким голосом, резанувшим ее по сердцу как ножом.
– Да, Доминик, – прошептала она.
– То есть мой сын или моя дочка подрастает в данный момент у тебя в животе?! – воскликнул он. – И ты хотела скрыть это от меня? Потому и убежала?
Она попыталась что-то сказать, но не смогла вымолвить ни слова.
– Как ты могла так поступить со мной? – спросил он, не сводя пристального взгляда с ее лица. – Ты же прочла письма. Ты знаешь, что моему отцу не позволили ни разу даже взглянуть на меня, сколько он об этом ни просил. Он тосковал по мне. Неужели тебе не пришло в голову, что я буду так же тосковать о своем ребенке?
Кэтрин поморщилась. Собственные доводы вдруг показались ей ужасно эгоистичными в свете этих обвинений.
– Доминик, я сама испытала, каково это – жить с родителями, когда мать любит отца, а тот ее нет. Я не хочу, чтобы наш ребенок…
Не дав ей договорить, он схватил ее за плечи. Глаза его потемнели и сверкали огнем.
– Ни разу в жизни до сегодняшнего дня я не говорил ни одной женщине, что люблю ее. Я никогда и не хотел, чтобы в мою жизнь вошло это чувство. И уж точно у меня и в мыслях не было использовать влюбленность другого человека в своих целях. Но я люблю тебя. И я не твой отец, а ты не твоя мать.
Кэтрин сглотнула. Слова мужа проникли в самую ее душу, пробив стену сопротивления и страха, которую она возвела так давно. Она снова вгляделась в его лицо. Она увидела… любовь. Никогда ей не доводилось видеть подобное выражение на лице своего отца. На лице ее мужа отражалось такое чистое и доброе чувство, что больше она не могла обманывать себя.
– Я не позволю тебе держать моего ребенка вдали от меня. – Он взял ее лицо в ладони и пристально посмотрел ей в глаза. – И я не допущу, чтобы ты покинула меня. Я увезу тебя домой. А если ты еще не веришь, что я люблю тебя, то я буду доказывать тебе это делом каждый день. Я буду повторять тебе это ежеминутно, пока у тебя не останется иного выбора, кроме как признать правду.
Губы ее задрожали, она сдалась. И радость тотчас же захлестнула ее душу океанской волной.
– Скажи мне это еще только один раз, – прошептала она.
– Я. – Он поцеловал ее в лоб. – Люблю. – Он поцеловал ее в нос. – Тебя.
Но вместо того чтобы поцеловать ее в губы, он просто посмотрел на нее сверху вниз. Она вскрикнула, обхватила его руками за шею и сама прижалась губами к его губам.
– Я люблю тебя, – говорила она между поцелуями. – Прости, прости меня.
– Ничего. – Он наконец-то впился в ее губы поцелуем.
Она ощутила его теплое дыхание на своей щеке, и перед глазами у нее уже все поплыло, как вдруг еще одна мысль промелькнула и заставила ее очнуться. Упершись ладонями в грудь мужа, Кэтрин легонько оттолкнула его.
– Доминик, а как же твой отец?
Он улыбнулся:
– Найти отца – это необходимо для того, чтобы определилось мое прошлое. Я мечтал об этом… Даже не помню, как долго. Но ты… ты мое будущее.
Она сморгнула навернувшиеся слезы.
– Но ты можешь поехать в Лондон прямо сейчас – вместе со мной. Мы найдем твоего отца. И ты наконец узнаешь ответы на все мучившие тебя вопросы.
– Мы так и сделаем. Но не сейчас.
И он снова заключил ее в объятия и снова поцеловал. Его любовь захлестнула ее, и скоро для них обоих не существовало уже ничего, кроме этих мгновений. И будущего.
Доминик отодвинул занавеску на оконце кареты, выглянул наружу, и кровь отхлынула от его лица. Дом Видала был весь в черном – в знак скорби.
– Доминик… – шепнула Кэтрин и ласково коснулась руки мужа.
Он сжал ее пальцы. Черные драпировки не были неожиданностью. Человек, нанятый Домиником для розысков, едва встретив их в Лондоне, сразу же сообщил, что Чарлз Видал очень болен.
Но одно дело знать о чем-то, другое – видеть собственными глазами. Сердце у него упало.
