Джулия Росс - Мой темный принц
– Тебя мой взгляд не смущает?
– Нет, если тебе это нравится.
– Очень нравится, хотя ради приличия тебя можно было бы укрыть лепестками роз.
Никакого стыда она не ощущала, несмотря на то что даже Вильям не видел ее полностью раздетой.
– Нагота куда искреннее. Я хочу искренности, Николас.
На какой-то миг в его глазах заклубилось облако черного дыма, но он тут же улыбнулся ей. Ловкие пальцы взялись за жемчужные ленточки, развязывая их одну за другой. Поймал, потянул – и петля сдается, а ее кожа воспламеняется от каждого его прикосновения.
Она поднялась на колени и позволила ему расстегнуть шелк сверху донизу. Он отодвинулся от нее и окинул ее взглядом. Ей инстинктивно захотелось закрыться руками, но она не стала делать этого, хотя его взгляд походил на прикосновение – чувственный, проникающий под кожу.
– Ты еще прекраснее, чем я представлял себе. – Каждое слово нежно ласкало слух. – Да, я представлял! Нагота тебе к лицу.
Она посмотрела вниз, щеки горели огнем.
– Я всегда считала, что у меня недостаточно большая грудь. Не слишком вызывающий изгиб в вечернем платье получается.
Он насмешливо приподнял брови:
– О, да еще какой вызывающий! И без платья тоже. Но я все же сумел вогнать тебя в краску, моя искренняя Пенелопа! Не двигайся!
Она сидела тихо-тихо, пока он сгребал с кровати белые лепестки. С невероятной сосредоточенностью он принялся рассыпать их по ее коже, вырисовывая райское кружево. Лепестки скользили вниз, задерживаясь на плечах и груди. Соски съежились от его прикосновений, между ног стало горячо.
– Вот так, – загадочно улыбнулся он ей, – здесь им самое место.
Он зачерпнул ладонями еще лепестков и принялся раскладывать их по одному на ее волосы и щеки. Аромат роз щекотал ноздри. Она чихнула. Лепестки хлынули с нее дождем, запутавшись в черной поросли на его груди. Она набрала лепестков, тоже желая одеть его в розы.
– Священная персона, – с улыбкой поймал он ее за руку. – Нельзя трогать. – В глазах полыхнуло черное пламя. – Позволь мне ласкать тебя. Пусть это будет моим даром тебе, любимая.
Он притянул ее к себе и поцеловал. Пенни раздвинула ноги и обвила их вокруг его талии, ее груди коснулись его груди. Он уложил ее на спину, не отрываясь от ее губ.
– Ты одета в розы, – серьезно заявил он. – Пришло время снова раздеть тебя. Не двигайся.
Она повиновалась, дыхание перехватило, а он один за другим убирал с нее лепестки. Взял в руки ее ногу. Тщательно растер ступню и лодыжку, как будто каждый изгиб, каждая косточка пленяли его своим изяществом. Ладони двинулись выше, к колену, осторожно, нарочито медленно. Она растворялась, растворялась, становилась все слабее и беспомощнее под его руками, перетекая в новую форму, ее кожа – чувственное крылышко мотылька, ее кости – песня жидкого золота. Веки прикрыли наполненные влагой глаза, стоило ему коснуться ее бедер и живота. Руки упали, пальцы беспомощно раскрылись, когда он принялся ласкать сгиб ее ладони.
– О Боже! – хохотнул он. – Я сейчас умру, Пенни.
– Я хочу этого, – прошептала она, открыв глаза и улыбнувшись ему. – Я хочу тебя.
– Как?
– Чтобы это вошло сюда, – показала она рукой.
Он со смехом потерся пенисом о ее живот, но смех растворился, словно дым на ветру, как только налитая кровью вершинка нашла ее сокровенное местечко.
– О-о! Только не двигайся, иначе я взорвусь.
– Тебе это положено, – игриво насупилась она.
– Глупо выйдет, если я взорвусь прямо сейчас. Пенни, Господи, ты само совершенство!
Она почувствовала, как он скользнул в ее влагу, и ей захотелось застонать в голос. Она задержала дыхание, ожидая, пока он немного успокоится. Несколько мгновений он дрожал, словно парус под ветром, потом начал двигаться.
Когда-то ее лестью заманили в брачные сети. Тайны супружеской постели оказались приятными и интересными, но потеряли все свое очарование, как только она узнала, зачем потребовалась Вильяму. На место сладости пришла горечь. В этот раз она сама вынудила принца заново раскрыть для нее эти тайны. Иначе ей никогда не познать их вновь, к тому же ей так хотелось, чтобы он сделал это хоть раз с нежностью, радостно и по-доброму. Потому что его каким-то немыслимым образом разрушили, раздавили, причинили ему боль, какой она и вообразить себе не могла. Потому что у него имелся кузен по имени Карл, намекающий на всякие безобразные и ужасные вещи, которых она не желала понимать.
И потому что, сгорая от любви, она больше была не в силах сдерживаться.
И она подарила ему всю свою нежность и чувственность, на которую была способна. Открылась ему без остатка до самых глубин своей души, и результат не заставил себя ждать – исключительный, совершенный, затянувший ее на самое дно любовного озера, заронивший в сердце боль и тоску желания.
Что она хотела взамен? Получить его душу? Пробить его оборону, заставить раскрыться перед ней? Вместо этого он сосредоточенно взялся за дело, сконцентрировав на ней весь свой блестящий ум, как будто это была еще одна игра, еще одна битва, которую непременно нужно выиграть. Умный, с богатым воображением, безграничной чувственностью, играющий в страсть, он грубо пронзал ее, когда ей этого хотелось, и замедлял темп по ее желанию. Чувства шли по нарастающей, выстраиваясь в звенящую башню, пока она не закричала. Оргазм застал ее врасплох, тело содрогнулось от изумления, восторженного наслаждения и истощения.
Она звенела, словно колокольчик, когда он скатился с нее, наполненная не слышанными ранее мелодиями, занесенными сюда со снежных альпийских вершин, – и, бездыханная, погрузилась в нежную и глубокую пропасть тьмы, в которой по-прежнему обитали тайные и скрытые от любопытных глаз создания. Потому что Николас, ее исключительный и чуткий принц ночи, который утверждал, что любит ее, отдал ей только свое тело, и ничего более.
Он уснул, прикрывшись простыней. Пенни долго смотрела на него, на его точеное лицо, на мощные руки и ноги. Может, у него и не было романов, но он далеко не наивен. Слишком опытно действовал. Ей показалось, что ему пришлось собрать в кулак всю свою силу и смелость, чтобы держать себя в руках, – потому что он берег ее? Сердце ее сжалось от боли. Он легко управился с ней, тронул ее до самой глубины души. Так отчего же она считает, что он не был с ней искренен?
Искренность?
Скольким она рискнула, не поведав ему о своих истинных чувствах? Она знала, что ее любят – мать, жители деревни, даже тетя Горацио, несмотря на свой глупый язык. Она дорожила тем, что этот мужчина признался ей в своих чувствах. Но Николас лежал рядом с ней, ровно дыша во сне. Может, именно это по-прежнему скрывало его от нее? Хоть один человек за двадцать с лишним лет говорил ему, что он достоин любви – он, а не принц крови? Она хотела спасти его, утаив, как глубоко, до безумия любит его. Теперь это казалось ей нечеловеческой жестокостью. Его черные ресницы отбрасывали тени, словно тисовые посадки на церковный дворик. Пенни задула свечи, комната погрузилась во мрак.
