Кэтрин Коултер - Наследство Уиндемов
— Но, мама, не путай грубость и мрачность с задумчивостью и загадочностью.
— Да, последнее — это уже предел наглости и настоящий вызов окружающим. Весьма достойно мужчины, не так ли? — Вильгельмина снова вернулась к своей ветчине, тщательно приправляя каждый ломтик абрикосовым желе.
Тревор рассмеялся.
— Поздравляю, милорд, вы положены на обе лопатки американской колонисткой.
— Можете называть меня просто Норт. Если я позволяю это Марку, то почему бы не оказать такую же любезность и его кузену?
Тревор кивнул, поднимая бокал с вином:
— Марк, как глава американской ветви семейства Уиндемов, я принял решение выехать из Чейза в пятницу. Да, дружище, всего каких-то четыре дня, и ты будешь свободен. Тебе останется избавиться лишь от Норта, чтобы без всяких помех наслаждаться обществом своей Дукессы.
— О нет! — вскрикнула тетушка Гвент. — Вилли, ты даже не предупредила меня, что собираешься уехать так скоро.
— Я не знала. Если бы она умерла, то я бы, пожалуй, осталась.
— Боже, что ты говоришь, мама?
— Моя дорогая девочка, я лишь сказала, что мы бы остались, если бы она не ревновала к нам Марка. Норт застыл с полуоткрытым ртом.
— Нет, это совершенно изумительно, почище отравления, — сказал он.
— Вы, кажется, претендовали на отстраненность и задумчивость! Не лучше ли вам продолжать в том же духе?
— Слушаюсь, мэм, — сказал Норт, возвращаясь к грушам, посыпанным корицей.
— Но, Вилли, ты не должна уезжать теперь, — вмешалась тетушка Гвент. — В Лондоне нет ничего хорошего летом.
— Дорогая тетя Гвент, — сказал Марк, улыбаясь ей. — Вы никогда не выезжали дальше Йорка. Лондон прекрасен в любое время года.
— Но, Марк, летом в Лондоне слишком пыльно и жарко. И там так мало зелени… Нет, я не хочу, чтобы они сейчас уезжали. Что скажешь, Тревор?
— Ах, тетя Гвент, нам действительно пора. Все эти детские игры с наследством Уиндемов просто смешны. Кроме того, если какое-то сокровище и существует, оно принадлежит" Марку. Нас это не касается.
— Тревор!
— Успокойся, мама. Мы еще не совсем бедняки и можем поправить свое состояние. Я думаю, почему бы нам не женить Джеймса на богатой английской невесте? Как ты смотришь на это, брат?
Джеймс выглядел совсем растерянным.
— Женить, меня? Боже, Тревор, мне всего двадцать лет! Мне еще надо время, чтобы осмотреться.., для…
— Кутежей и диких выходок, — прервал его Тревор. — Я тоже не досыта вкусил свободной жизни, прежде чем был брошен на супружескую наковальню в двадцать два. Марк переводил глаза с одного брата на другого. Казалось, они оба получали удовольствие от столь раскованной беседы, однако Джеймс все же заметил:
— О Боже, но ты же хотел Хелен, Тревор! Ты бегал за ней как комнатный щенок, она олицетворяла все, о чем ты только мог мечтать.
Вмешалась Антония.
— Урсула рассказывала нам, что Хелен была самой красивой девушкой в Балтиморе. По ее словам, вы были прекрасной парой, как из романа миссис Рэдклиф.
— Она была красива? Хм.., не знаю. Помню лишь, что она была очень молода.
— Но, Тревор, — сказала Урсула со смущенной улыбкой. — Я всегда думала, что ты обожал Хелен, что она была самой прекрасной женщиной, которую ты только мог пожелать.
Фанни молчала, с вожделением поглядывая на груши, присыпанные корицей, но неожиданно для себя почему-то выбрала яблоко.
Тревор ничего не ответил.
Они стояли лицом к лицу в спальне Дукессы.
— Нет, я запрещаю. Это невозможно.
— Марк, я прекрасно чувствую себя, все будет в порядке, обещаю. Пожалуйста, мне очень нужно прогуляться верхом. Я буду очень осторожна.
Ему нужно было заняться делами со своим управляющим, мистером Фрэнксом, что заняло бы не менее двух часов. Кроме того, на нем висел еще и Криттакер с охапкой счетов и писем. Двое друзей-офицеров изъявляли желание увидеться с ним. И все же он сказал:
— Я поеду с тобой. Одну тебя отпускать нельзя. Дукесса в восторге протянула к нему руки:
— О, благодарю!
Он обнял ее в ответ и нежно прижал к себе.
— Как ты хитра, Дукесса.
— Это не займет много времени. Я лишь хочу проехаться вокруг тыквенных полей мистера Поплвела.
Он молча смотрел на нее, не выпуская из рук.
— Но… Марк…
Она потянулась к нему навстречу, и он увидел в ее темно-голубых глазах, казавшихся сейчас особенно глубокими, желание. Желание? Почему бы и нет? Разве она не была его женой? Но вот так, посреди дня? Подобная несдержанность вполне извинительна для мужчины, но чтобы женщина… Как это согласуется с ее честью? Он не знал как, но в ее женской чести больше не сомневался. Марк поцеловал ее, скользя языком между ее губ.
— Я не занимался с тобой любовью с визита этого молодого дарования — доктора Рейвна. Нет, Дукесса, не теперь. Ах, если бы ты знала, какие вкусные у тебя губы, какая ты вся до невозможности нежная и податливая! Тебе приятно со мной?
— Такого, как ты, нет в мире, Марк! Даже искатель чужих наследств Тревор и байроновский тип Норт Найтингаль не могут сравниться с тобой.
Он усмехнулся, продолжая целовать ее, слегка покусывая ее нижнюю губу, проводя языком внутри ее рта.
— Это комплимент мне или насмешка над моими друзьями? Как я должен понимать?
— Как хочешь, Марк. Я чувствую тебя.
— Еще бы тебе меня не чувствовать! Я хочу тебя каждый раз, как только подумаю о тебе, а думаю я о тебе почти всегда. Хочу, стоит лишь мне почувствовать запах твоих духов или услышать шорох юбок.
"Да, но ты не хочешь ребенка, которого я ношу, потому что ненавидишь моего отца”, — подумала Дукесса. Она удивлялась, не понимая, как он может желать ее и не хотеть их ребенка. Нет, он даже не хочет до конца поверить в то, что она беременна. Как бы там ни было, но он — ее муж, занимающий главенствующее место в ее сердце, да и в жизни.
— Да, ты права, я хочу тебя. — Взяв за бедра, он плотно прижал ее к себе, вновь закрывая ее губы своими. Потом прислонил к стене, приподнимая. — Положи свои ноги мне на талию. — Он быстро расстегнул свои замшевые лосины, поднял ворох ее юбок и, приспустив нижние кружева, легко проник в нее.
Его язык был у нее во рту, так же как и его плоть в ее возбужденном лоне. Она расслабленно стонала, изнемогая от наслаждения. Сладостные волны пробегали по ее телу. Несколько раз она была уже близка к оргазму, но сдерживалась, пока не настал момент, когда это стало уже невозможным. Дукесса хотела кричать, но ее рот был закрыт поцелуем, и поэтому она лишь тихо урчала и вздрагивала. Наконец ее ноги соскользнули с его боков.
— Я много потерял из-за того, что не мог целовать твою грудь, — пробормотал он, отпуская ее губы.
— А я много потеряла оттого, что не могла целовать твой живот, — ответила она. — Возможно, целуя его, я бы захотела наклониться ниже, как ты думаешь?
