Биверли Бирн - Пламя возмездия
Женщина пожала плечами:
– Люди всегда приходят ко мне, когда им нужно. Время роли не играет, – она отошла в сторону, пропуская его.
Дом этот был выстроен в том самом стиле, который испанцы принесли с собой во все уголки Латинской Америки. Сначала он оказался в небольшом четырехугольном патио, в который выходили двери трех комнаток. В патио стояла скамейка и стол. Женщина жестом пригласила Майкла сесть.
– Присядьте и расскажите мне, в чем я могу вам помочь.
Майкл не знал, с чего начать. И сама история, которую он собирался ей рассказать, и вопросы, на которые он хотел получить ответ – все теперь казалось ему бессмыслицей и нелепым нагромождением фактов. К тому же это место совершенно не походило на приют, а когда они говорили о сестре Магдалине, епископ имел в виду именно приют.
– Речь идет о женщине? – спросила Ла Бруха, решив первой начать разговор. – Вы хотите ее, а она вас не хочет? И вы пришли ко мне просить снадобья, чтобы ее приворожить?
– Нет, ничего подобного мне не надо.
– Хорошо. Ну, а что же тогда? Может у вас силенок не хватает? – осведомилась она, немного помолчав. – Ах, да не стесняйтесь вы, сеньор. Ко мне полно таких мужчин ходит, у которых ваша проблема. У меня есть кое-что такое, отчего вы сразу подрастете, окрепнете – глазам своим не поверите. И женушка ваша с криком из спальни бросится, стоит ей только увидеть, какой… – но, увидев выражение лица Майкла, она замолчала. – А у вас есть жена?
– Нет. Я не женат.
– Но тогда девушка? Или, небось, по шлюхам бегаете? Хорошо их удовлетворяете?
– Изо всех сил стараюсь, – ответил он. – Нет, такого рода проблемы меня не волнуют.
Женщина была не только сильно удивлена, но, кажется, даже искренне разочарована.
– Ну, тогда, сеньор, для чего же вы ко мне явились среди ночи?
– Я хочу задать вам один вопрос. Во всяком случае, хотел. Я не знаю, та ли вы, кто мне нужен.
– Но вам, кажется, что я как раз та?
– Да. Я спросил в городе про приют, они послали меня сюда.
Женщина в раздумье покачала головой.
– Иногда я присматриваю здесь за детишками, матери которых не могут ими заниматься, но приют… – Она сделала рукой жест. – Это всего лишь мой дом.
– И много у вас было таких детишек?
– Нет, немного, совсем немного, сеньор, – она пристально посмотрела на него. – Вы, случаем, не пропавшего ребенка ищете, сеньор? Кого-нибудь, кто по-вашему, мог здесь у меня оказаться.
Майкл покачал головой.
– Нет, не то. Та женщина из обители, сестра Магдалина, ведь она была у вас?
Ла Бруха не ответила. Она сидела, положив руки на колени. Потом быстро встала.
– Обождите, – решительно сказала она.
Прошло несколько минут, а она не возвращалась. Майклу пришло в голову: уж не оставила ли она сидеть его здесь, рассчитывая на то, что он не выдержит и уйдет. Но вскоре она вернулась с большой бутылью в руках и двумя кружками.
– Вот, я сама его готовлю. Попробуйте, он вам понравится.
С этими словами она разлила густоватую темную жидкость в кружки. Поставила бутыль на стол и залпом выпила свою. Майкл последовал ее примеру. Напиток был ромом домашнего приготовления. Майкл знал – местные жители изготовляли его из сахарного тростника, и он был гораздо крепче подаваемого в тавернах. Это был зверский напиток, который вышиб слезу у Майкла, но его желудок принял напиток весьма благодушно. Ощущение было таким, будто он проглотил пламя и теперь его жар приятно разливался по всему его, усталому от ночного путешествия, телу. Да и голова его отреагировала незамедлительно: он уже не казался себе дураком, который поперся к черту на рога к какой-то колдунье, вместо того, чтобы ехать в Сан-Хуан, где у него забот полон рот.
Ла Бруха вновь наполнила обе кружки. И эти были выпиты залпом, как и предыдущие. В голове исключительно приятно зашумело.
– Сестра Магдалина, – сказала женщина, закрыв бутылку толстой пробкой и поставив ее внизу у ног. – Да, она была у меня.
– Кем была ее мать? – допытывался Майкл. – У нее были еще дети?
– Если бы у Марии Ньевес, той которую сейчас называют сестра Магдалина, была бы мать, ее не было бы здесь у меня.
Майкл понимал, что началась игра в кошки-мышки, и что она не могла решить, что ему можно сказать.
– Странно, ведь у всех детей есть матери, даже если они и отказываются от своих детей.
– Мать Ньевес не отказывалась от дочери. Она просто оставалась у меня, эта девочка. Потому что…
– Почему?
– Потому что у матери были на то причины, – Ла Бруха избегала смотреть ему в глаза.
– Что же это были за причины? – Майкл достал из кармана горсть песет.
– Вот, возьмите это за ваши добрые дела. Я уверен, что вы сумеете распорядиться этим. – Так какие причины? – повторил он свой вопрос.
Она колебалась, потом взяла деньги и положила их в карман фартука.
– Я беру эти деньги потому, что вы человек, как я вижу, не из бедных и можете себе это позволить. Они у вас не последние, и я, как вы говорите, смогу ими распорядиться. Но вот только язык мой не продается.
– Извините. (Боже мой, не хватало еще, чтобы он ее оскорбил и тогда конец всему). Я не собирался выкупать из вас эти сведения. Я лишь хотел вам помочь, и именно потому что, по вашим словам, они у меня не последние.
– Иногда ко мне приходят женщины, у которых очень большие неприятности. И я делаю, что могу, чтобы им помочь.
– А мать Марии Ньевес тоже имела какие-то неприятности? – тихо спросил Майкл.
Ла Бруха говорила медленно, как объясняют вещи, исключительно трудные для понимания.
– Это были очень тяжелые роды. Она несколько дней не могла разродиться. Она приползла ко мне. Понимаете, ей вот-вот рожать, уже схватки начались, а она ползет ко мне. Вы можете мне поверить? – язык у старухи чуть заплетался.
– Я могу вам поверить. Люди способны на самые невероятные вещи, когда они в отчаянии. А роды были такие тяжелые, потому что у нее была двойня, правильно?
Он ждал ответа, а она не желала отвечать.
– Двойня, – повторил Майкл еще раз. – Она родила двух маленьких девочек, правильно?
Ла Бруха кивнула. Он почувствовал душевный подъем.
– Одну из них она оставила у вас, а вторую взяла с собой. Именно так все и было? Разве нет?
– Сначала она хотела оставить их обеих, – призналась старуха. – Тот мужчина, с которым она жила, не был отцом этих двойняшек. И она знала, что он никогда не пойдет на то, чтобы в семье было двумя голодными ртами больше, к тому же, и дети эти были не его. Ей нужно было выбирать. Так что она решила оставить двоих.
– Но не оставила?
– Нет. В последнюю минуту, когда она уже уходила, она прибежала обратно, взглянула на двух малышек, схватила одну из них и выбежала вот из этой самой двери с ней на руках.
Она показала на дверь, выходившую на дорогу. Луна тем временем уже высоко стояла на небе и бросала яркий свет на зеленую дверь. Этот лунный свет почему-то напомнил Майклу о том, что он вскоре должен возвращаться в свой мир к своим собственным заботам.
– Мне кажется, она не знала точно, кого она взяла с собой, – продолжала Ла Бруха. – Но я-то знала. С самой первой минуты я могла их различать. Она назвала их сама, как только они родились. Одну из них она звала Ньевес…
– А другую – Нурья, – закончил за нее Майкл.
– Все-то вы знаете, сеньор. Вы ведь приезжий, сеньор, и для приезжего вы много знаете. Но вы правы: она забрала Нурью, а оставила Ньевес. Надо было ее хоть предупредить. И я крикнула ей вслед: Нурью! Ты взяла Нурью.
Она замолчала, будто хотела припомнить что-то. Потом спросила его:
– Откуда вы это знаете?
– Это просто случайность, самая настоящая случайность. Стечение обстоятельств.
– Не думаю, что еще кто-нибудь на острове это знал. Ньевес всегда была очень смышленой девочкой, умницей. И она отмечена Богом. Она ведь такие вещи знала еще девочкой, что даже я сама, и то, бывало, не знала, что ей сказать.
Ла Бруха запрокинула голову и говорила теперь больше для себя, чем для своего гостя.
– Как же это бывает на свете, смотришь и думаешь: ну не может этого быть, однако, это есть. Здесь поблизости нет ни одной школы. И до самой близкой ого, сколько топать надо. Но когда Ньевес исполнилось семь лет, она уже могла читать и писать. Я ни того, ни другого не могу, а она вот могла.
– Где она всему этому научилась? – допытывался Майкл. – Как?
Ла Бруха пожала плечами.
– Этого я не знаю, сеньор. Может, сам Бог ее научил. – Она наклонилась к нему и пристально посмотрела на него. – И пусть вас это не удивляет, в один прекрасный день, когда она попросила меня отвезти ее в Сан-Хуан, я сделала это. Если она что-то говорила, я уже точно знала, что должна это сделать. Железной дороги тогда не было. И мы пошли пешком через горы. Целую неделю шли.
– А что было, когда вы добрались туда?
– Она отправилась в банк. К этой окаянной старухе, к Марии Ортеге. Я не знаю, что там у них произошло. Только Ньевес была очень этим довольна. Потом она сказала, что я должна отвести ее к епископу.
