Вера Крыжановская-Рочестер - Месть еврея
Взволнованный Самуил сложил листочек и спрятал его в карман.
– Могу ли я предложить моему отцу последний мысленный вопрос, весьма важный? – спросил он с некоторым колебанием.
Получился удовлетворительный ответ, и как только огонь был погашен, снова явилась фосфорическая рука и взяла карандаш. Самуил мысленно спросил, обнаружится ли подмена детей, если он откажется от мести и окончательно воспитает маленького князя, как своего сына. Дух ответил:
«Случайность, которую ты не можешь предвидеть и предотвратить, или, вернее сказать, – Провидение все обнаружит в недалеком будущем, но срока я не могу определить. Добровольно и сознательно ты совершил преступление. Имей мужество принять также добровольное наказание, которое, впрочем, в большей мере будет зависеть от результата твоей настоящей борьбы. Смиренное милосердие и прощение могут уменьшить твое наказание, но не покушайся на свою жизнь: мучительные угрызения совести и тяжелая кара здесь – вот все, что ты получишь взамен. Готовься же с верой и мужеством к приближающемуся моменту. Я буду иметь с тобой общение без посредничества посторонних медиумов. До свидания, мужайся! Авраам».
Холодный пот выступил на лбу Самуила при чтении этих строк, но, сделав над собой усилие, он встал и протянул обе руки медиуму.
– Не нахожу слов благодарить вас. Вы оказали мне такую услугу, которую ничем нельзя вознаградить, – сказал он. – Вас тоже, барон, благодарю! Признаю себя побежденным! Доказательства о существовании жизни за гробом страшно меня поразили!
– Понимаю вас, мой юный друг. Подобный переворот в убеждениях нелегко дается, – отвечал барон, с участием глядя на расстроенное лицо банкира. – А теперь простимся, Уже поздно, и вам нужен покой, чтобы перечитать сообщение и собраться с мыслями. А когда вы успокоитесь, заезжайте ко мне, и мы побеседуем.
Проводив гостей, Самуил вернулся в свой кабинет и тяжело опустился в кресло перед своим бюро. Он вынул из кармана полученное послание, прочитал его несколько раз, и убеждение все более и более укоренялось в его душе. Этот незнакомец, случайно попавший к нему, не мог так хорошо знать его тайну, подделать почерк отца его и запах духов. Нет, нет, несомненно, с ним говорил дух его отца.
Взволнованный, как бы разбитый этими новыми впечатлениями, Самуил облокотился на стол, запустив руки в свои черные кудри, и сразу сердце его тяжело заныло в стесненной груди.
– Значит то, что мыслит, страдает и возмущается во мне, это душа, – говорил он себе, – это нетленное «я», переживающее телесную смерть.
Он взял в руки лежащий на столе пистолет и осмотрел его.
– Так пуля может уничтожить лишь тело, а из разрушенной материи отделяется нерушимое «я» и должно будет дать отчет в их делах. Значит, нельзя самовольно лишать себя жизни с уверенностью, что затем спокойно обратишься в ничто. Смерть, избавляющая от суда человеческого, приведет на суд более грозный, между тем на бумаге ясно написано: «Готовься к скорому обнаружению тайны». Глухой стон вырвался из груди Самуила. Роковая случайность подвергнет его позору и наказанию. Его, властного миллионера, потащат в суд, приговорят, и он сделается предметом осмеяния всех тех, кто ему завидовал и ненавидел его. Задыхаясь от волнения, вне себя, Самуил поднял голову.
– Нет, нет! – воскликнул он. – Лучше пулю в лоб и потом какое угодно наказание, чем бездна стыда, презрения и унижения.
С этого дня тяжелая борьба закипела в душе Самуила. Она поглощала все его мысли и делала глухим и слепым к внешнему миру. На Рауля, честного идеалиста, новая вера подействовала успокаивающе; в гордой же и страстной душе Самуила эта строгая грандиозная философия подняла ураган. Мысль, что он должен смириться, в прах обратить убеждения, на которых основывал свою будущность, стоила больших мук энергичной душе. Порой он проклинал себя за то, что остался и присутствовал на сеансе, отнявшем у него сон и покой.
С увлечением отдался он чтению книг, объяснявших спиритуалистическую идеологию, и на каждой странице находил правила смирения, прощения и незабываемого правосудия, которое указал ему отец. Тем не менее, гордость и ослепление внушали ему мысль прибегнуть к самоубийству, лишь бы избежать позора и наказания на земле. Вместе с тем, он ревностно отыскивал все, что говорилось о состоянии души после ее отделения от тела, и тут он находил осуждение самоубийства. Духи сами сознавались своим братьям во плоти, что при насильственной смерти в молодые годы материальное тело остается соединенным с духовным (оболочкой души) посредством прочной электрической связи, жизненным флюидом, которым материя насыщена. Дух самоубийцы, удержанный в разлагающемся теле, неизменно сохраняет ощущения, испытанные в момент преступления, он постоянно чувствует нравственные мучения и физические страдания, которые предшествовали и сопровождали разрушение тела. Под подавляющим впечатлением этих правдивых описаний Самуил, сжимая руками голову, в сотый раз спрашивал себя, не лучше ли вынести несколько лет тюремного заключения на земле, чем терпеть бесконечные муки, будучи прикованным к разлагающемуся телу, с тем, чтобы снова возвратиться для жизни, и все-таки испить чашу унижения и позора?
Под гнетом жестокой душевной борьбы он заметно худел, не ел, не пил, не думал о делах, вполне предоставляя их своим служащим. А те, не зная как понять такую небрежность, стали потихоньку говорить, что банкир после двух спиритических сеансов лишился рассудка, что подтверждало, как опасно предаваться сношению с дьяволом, воспрещенным Моисеем и Церковью.
Как-то вечером Самуил, более чем когда-либо расстроенный, был один у себя в комнате, утомясь хождением из одного угла в другой, он сел в длинное кресло и стал думать об одной статье «Книги духов», которую читал утром. Там говорилось о благотворной силе молитвы, о мире и спокойствии, которые она вливает в истерзанное сердце.
– Но как же это молиться? – спрашивал себя Самуил. – Я не молился с самого детства, а, между тем, нуждаюсь в утешении и в указании свыше. Может быть, приближается минута открытия тайны, а я все еще колеблюсь, так как не могу решить, что избрать – смерть или позор.
В первый раз после долгих лет сложил он руки и, прижав их к своему горячему лбу, прошептал:
– О, мой отец! Ты сказал, что будешь пребывать со мной в непрестанной молитве, так как должен видеть мою скорбь. Внуши же мне, как должен я молиться, чтобы обрести покой?
Это воззвание как будто утешило Самуила, он прислонился к спинке дивана и остался неподвижным. Мысли не работали, тяжелое оцепенение охватило его, а между тем странная теплота проникла в тело.
