Николь Джордан - Повелитель желания
— Берберский вождь не торгуется с женщиной! — процедил Джафар.
— Да, возможно, в вашей стране такого просто быть не может, но в моей все по-другому! Клянусь чем угодно, я сделаю все, что прикажешь. Склонюсь перед твоей волей. Никогда не стану тебе противиться.
Его стиснутые кулаки побелели от напряжения, а лицо больше не напоминало равнодушную маску: оно осунулось и было искажено чем-то, напоминающим боль.
Это и была боль. Боль и сознание вины. Он должен был освободить ее. Любой благородный человек так бы и поступил. Однако он не мог заставить себя отпустить Алисон… по причинам, в которых не желал признаваться даже себе.
Конечно, он вправе держать ее в плену и дальше. Теперь, когда в его власти оказался и дядя Алисон, французы должны пойти на уступки. Кроме того, вчера он взял в плен и де Бурмона, чтобы позже обменять на заложников-арабов. Но пока переговоры не окончены, он не может позволить себе потерять хотя бы малейшее преимущество. Более того, племя никогда не отпустит европейцев без выкупа. Особенно сейчас. Особенно после того, как он отказался от кровной мести.
Джафар сознавал, что это довольно шаткие доводы, но все же куда предпочтительнее истинных, куда более серьезных и трагических причин, по которым он хотел удержать Алисон.
Он не сможет жить, зная, что она вернется в объятия другого. Особенно его кровника.
Джафар закрыл глаза. Боже, какая горькая ирония в том, что он попал в свою же ловушку! И виноват во всем, потому что предал обет, священную клятву мести. И вот теперь должен расплачиваться.
Однако выхода нет. Единственное, на что не способен Джафар, — дать Алисон свободу. Она принадлежит ему! Аллах свидетель! Только ему!
Но какой ад поднимался в душе Джафара при мысли о том, что на самом деле это не так! Лишь из-за его постыдной слабости полковник будет жить, и молодая женщина, с таким беспокойством глядевшая на Джафара, теперь навсегда уйдет из его жизни.
Ярость и отчаяние загорелись в Джафаре. Он едва сдерживался, чтобы не наброситься на нее, не сорвать злость. Это она превратила его в слабого, безвольного глупца!
— Ты так спешишь разделить со мной постель, что даже готова продаться? — язвительно осведомился он.
Алисон резко вскинула подбородок и взглянула Джафару в глаза прямо, вызывающе, в полном противоречии с только что данным обещанием.
— Я спешу избавить моего дядю от страданий, только и всего. Если для этого потребуется продать себя, да, я готова пойти на это.
Готова. Именно этого он ждал, хотел добиться, и вот теперь она предлагает ему себя. Ее тело за свободу дяди.
Но каким нужно быть подлецом, чтобы принять подобные условия? Согласиться на такое предложение?
Однако Джафар не знал, хватит ли у него силы воли противиться.
Глубоко вздохнув, он с деланным спокойствием ответил:
— Судьба твоего дяди не в твоих руках.
— Джафар, пожалуйста…
— Нет! Я не желаю это обсуждать! И не собираюсь заключать с тобой никаких сделок!
Алисон долго молчала. Джафар смотрел в ее бледное, прекрасное лицо, видя ее боль и отчаяние и все-таки не желая, не собираясь положить конец разговору.
— Ты… ты не станешь пытать их? — выговорила она наконец, и этот дрожащий голос поразил Джафара в самое сердце.
— Нет, — мрачно пробурчал он. — Конечно, нет.
— Но и не отпустишь?
— Нет.
— Но почему? Потому что они нужны тебе здесь? Потому что я нужна тебе? Собираешься держать меня в плену, чтобы наконец отомстить?
«Но это не имеет ничего общего с местью», — яростно подумал Джафар и сам удивился собственным мыслям. Когда он перестал считать Алисон орудием мести? В тот момент, когда она угрожала покончить с собой? Когда лежала без сознания и металась в жару?
Он продолжал смотреть на нее, с мучительной ясностью вспоминая строки любовного стихотворения неизвестного берберского поэта, услышанные несколько лет назад, в которых говорилось о том, как ужасно желать и не обладать. Тогда он презирал подобные сантименты. Но это было до того, как он познакомился с Алисон, познал эту неутолимую, настойчивую потребность овладеть ею, сделать своей. Пусть весь мир знает, что он ее господин и повелитель!
Алисон наблюдала за его внутренней борьбой, пытаясь понять, что она означает.
— Но можешь ты по крайней мере сказать, что собираешься делать с нами?
Джафар отступил и решительно отвернулся:
— Отправишься вместе со мной в мой дом, где и останешься, пока раны твоего дяди не заживут.
— Я… я не понимаю.
— Твой дядя легче поправится в прохладе гор. И там гораздо больше удобств, к которым вы привыкли. — И, поколебавшись, добавил: — Вы будете моими почетными гостями.
Алисон, горько вздохнув, покачала головой. Как это похоже на Джафара — отдавать приказы под видом вежливого приглашения.
— Вернее сказать, твоими узниками.
— Как тебе угодно.
Алисон закусила губу.
— Ты сказал, что, когда все будет кончено, позволишь мне вернуться в Алжир. Утверждал, что, как только завершишь свою миссию, отпустишь меня на свободу.
Джафар мгновенно напрягся.
— Я еще не выполнил свою миссию.
Сердце Алисон, казалось, перестало биться.
— Что… что ты сказал?
Джафар, оглянувшись, бросил на нее взгляд, полный бешеной ярости.
— Я сказал, что потерпел неудачу. И не убил твоего драгоценного жениха.
Алисон потрясение уставилась на него.
— Эрве жив? — хрипло прошептала она.
Джафар, не отвечая, с силой сжал кулаки. Ноги Алисон подкосились, и она почти рухнула на колени, с трудом веря ушам. Господи Боже! Эрве жив?!
— Что… случилось? — выдавила она. — Эрве ранен? Ты взял его в плен?
Блеск медово-коричневых глаз Джафара почти ослепил ее.
— Я не убил его. Тебе придется удовлетвориться этим.
— Джафар, пожалуйста, — умоляюще повторила девушка, боясь, что вот-вот расплачется. — Я должна знать.
Джафар только стиснул зубы. Он мог ей объяснить, что полковник Бурмон и остальные французские офицеры находятся в лагере Бен Хамади, и хотя он пощадил врага, все-таки не намеревается и близко подпускать его к Алисон Викери. Кроме того, Джафар не собирался объяснять ей, какую власть она имеет над ним. Однако не мог отказать в простом утешении.
— Он мой пленник, — бросил Джафар, — но цел и невредим.
Алисон закрыла глаза. Эрве в плену, но жив! Жив! Радость хлынула в сердце, облегчая груз отчаяния, который она несла так много дней. Джафар не дал Эрве умереть! Он вовсе не тот жестокий варвар, каким она его считала! И не бессердечный убийца! Джафар благороден, добр и милосерден!
Алисон, вне себя от счастья, закрыла лицо ладонями. Джафар выругался. Вынести это невозможно! Она думает лишь об этом проклятом французе! Двумя шагами он пересек комнату и, стиснув плечи Алисон, поднял ее с пола.
