София Каспари - Лагуна фламинго
Аннелия промолчала. Холод ее не пугал, как и грабители. Ей нравилось здесь, вдали от остального мира. Нравилось, что до Ла-Дульче можно было добраться только на повозке. Сюда почти никто не ездил. Аннелия уже давно не чувствовала себя в безопасности.
В следующие дни Мина все чаще приходила на берег соленого озера. Это место источало какой-то особый покой, но в то же время девушку все еще преследовали воспоминания о прошлом. Мина сидела на берегу и плакала, но постепенно ужасные видения блекли, и в какой-то момент она поняла, что готова двигаться вперед, как и обещала Франку.
Хоть Эдуард и говорил, что часто приходит сюда, чтобы расслабиться, Мина очень удивилась, встретив его там. Они немного смущенно поздоровались друг с другом. Мина подбирала слова, чтобы поблагодарить Эдуарда за гостеприимство. Всякий раз, когда Аннелия заговаривала о том, что им нужно вернуться в Буэнос-Айрес, что они злоупотребляют его щедростью, Эдуард просил их остаться. Он даже предложил им обращаться к нему на «ты».
— Из-за всех этих хлопот я не уделяю вам должного внимания, — говорил он. — Давайте договоримся, что вы пробудете здесь столько, сколько захотите.
Мина кашлянула. Она не знала, что сказать. Молчание все тянулось и тянулось.
— А почему вы вообще приехали в Аргентину? — спросил Эдуард.
Мине показалось, что его голос задрожал, но она не понимала, в чем причина.
— А почему ты приехал в Аргентину? — поинтересовалась Мина и тут же испугалась собственной грубости.
Эдуард немного помолчал, но, похоже, не обиделся.
— Я уехал с родины, потому что не мог добиться успеха. Повсюду преграды, чиновничьи проволочки, малодушие. Денег, которые я зарабатывал, хватало только на пропитание.
Мина кивнула.
— Да, многие уехали по этой причине. — Встав, она подошла ближе к озеру. — После смерти папы мама хотела еще раз выйти замуж. Дедушка все время говорил, что мы сидим у него на шее. Поэтому мы и уехали.
— Вот как… — Эдуард приподнял брови. — Поверить не могу. Твоя мама такая трудолюбивая.
— Да, это правда.
— Где вы жили? Тут, в Аргентине?
Мина лихорадочно обдумывала, что же ей сказать. Не выдаст ли она слишком много информации.
— Неподалеку от Росарио. Но потом он… — Она не могла заставить себя произнести слова «мой отчим», не могла назвать его имя. — Он также умер.
— Соболезную.
Эдуард тоже встал. Заметив, что Мина не хочет говорить о прошлом, он предложил ей руку, и девушка, положив ладонь на его предплечье, пошла по узкой тропинке между кустами. Вскоре они очутились в широкой степи.
Мине стало неловко, когда она поняла, что говорить им не о чем.
Заметив ее смущение, Эдуард попытался ободрить девушку.
— Ты только посмотри, Мина, — мягко сказал он.
Вечерело. Вдали виднелись стада. Мина даже слышала рев быков — раньше она не обратила на это внимания. На мгновение на горизонте появились очертания животных, но затем исчезли в оранжевом от прощальных лучей облачке пыли.
Мина завороженно наблюдала за этим волшебным зрелищем.
— Пойдем домой, — наконец вздохнула она, возвращаясь в реальность.
Глава 3
Так тянулась неделя за неделей, месяц за месяцем, за осенью пришла зима, сменившаяся весной.
Теперь в Ла-Дульче кипела работа — esquila, стрижка овец, шла полным ходом. Мина стояла рядом с загоном, наблюдая за тем, как двое всадников направляют туда животных. В Ла-Дульче было довольно большое стадо. Мужчины и женщины стригли овец уже несколько дней, но это зрелище еще не утратило для Мины своего очарования.
Стригали молниеносным, как ей казалось, движением хватали животных и с невероятной скоростью состригали им шерсть. После этого овец осматривал «доктор» — подросток или старик, который не мог работать так быстро, как молодые мужчины. Но задача «доктора» была не менее важна: нужно было предотвратить инфицирование ранок, оставшихся от ножниц.
Другие рабочие точили ножницы, чтобы дело двигалось еще быстрее. Кто-то складывал шерсть в тюки, которые потом предстояло отвезти в Буэнос-Айрес.
В других имениях в это время года все обстояло точно так же. Повсюду в загонах трудилось по двадцать-тридцать работников. Один человек мог подстричь в день от тридцати пяти до пятидесяти животных. На такую работу принимали и женщин — они стригли медленнее, но гораздо реже травмировали овец, осторожнее орудуя ножницами, и потому пользовались большой популярностью в этих краях.
Во время сезона esquila простой поденщик мог требовать довольно высокую оплату и отлично зарабатывал в короткие сроки. Эти деньги позволяли компенсировать неудобства: во время esquila овцы оказывались важнее людей, и если раньше поденщики в плохую погоду могли рассчитывать на ночлег в сарае, то сейчас главным было уберечь овец от дождя. Влажную шерсть не сострижешь! Поскольку в это же время нужно было сеять пшеницу, владельцам здешних ранчо приходилось бороться друг с другом за рабочую силу.
В качестве оплаты работникам выдавались latas, металлические пластины с названием имения. Их можно было использовать для взаимных расчетов. За сотню остриженных овец работник получал одну пластину. В конце сезона пластины обменивались на деньги.
В честь завершения esquila в каждом имении устраивали большой праздник, и Ла-Дульче не стало исключением.
— Таким поведением вы себе друзей не наживете, сеньор Бруннер! — Дон Мариано пододвинулся к Эдуарду. — Нет ничего хорошего в том, что вы продолжаете содержать работников, даже когда им нечего делать. Мы платим людям не за праздные шатания. И никогда этого не делали. Когда работа выполнена, они должны уйти. Так заведено. Они к этому привыкли. Иначе и быть не может.
— Ни в коем случае. — Эдуард покачал головой. — Я никогда не прогонял своих работников в межсезонье. Я думаю, вы, дон Мариано, вполне можете распределить текущую работу между этими людьми. Круглый год нужно сажать деревья, строить и чинить системы орошения. Нет никакой необходимости нанимать этих работников только весной. Оставьте пару работников у себя, и у вас не будет трудностей с тем, чтобы найти их, когда они понадобятся.
Дон Мариано едко улыбнулся.
— Тех работников, которые мне действительно нужны, я не отпускаю, будьте уверены. Но… — Он буравил Эдуарда взглядом. — Мне не нужно столько народу в имении, а уж жены работников мне и подавно ни к чему.
Эдуард не знал, что на это возразить. Конечно, с экономической точки зрения женщины были бесполезными. И их нужно было кормить. Чтобы предотвратить драки, вызванные ревностью, в некоторых имениях только арендаторам и старшим рабочим разрешалось привозить с собой жен и детей. Некоторые землевладельцы принципиально нанимали лишь холостяков, но Эдуард не мог смириться с мыслью о том, что разлучает семью.
