Джил Грегори - Сладкая мука любви
Внезапно на Эмму повеяло холодом, словно, невидимый и неслышимый, рядом возник дух Бо, безмолвно настаивая, чтобы она тоже не отступалась, чтобы вычислила его убийцу. Получалось, что у нее нет другого выхода, потому что только так она могла обелить отца.
«Не беспокойся, Бо, не только твой брат никогда не отступает», – подумала Эмма и направила лошадь к дому. Мысль о Такере заставила ее слегка улыбнуться, и с этой улыбкой она оказалась перед Джедом, появившимся из-за угла амбара.
– Тебе что тут надо? – неласково осведомился он вместо приветствия.
– Доброе утро, мистер Гарретсон.
Он был в полном ковбойском облачении и явно готовился отбыть куда-то по обычным делам ранчо. Эмма не могла не вспомнить то утро, когда он пережил сердечный приступ, и задалась вопросом, разумно ли с таким здоровьем выполнять тяжелую работу. Пришлось напомнить себе, что здоровье Джеда Гарретсона ее не касается.
– Мне нужен ваш сын.
– За каким дьяволом?
– Это касается только нас с ним.
Джед уставился на Эмму. У него даже рот приоткрылся от удивления. Потом взгляд стал рассеянным, словно он прикидывал, что сказать на это.
– Хм… ну что ж, проходи. Я его позову.
Внутри было сумрачно и как-то зябко. Скудно обставленные комнаты казались слишком просторными, неуютными. Эмма испытала сильнейшее желание раздвинуть обветшалые занавески, распахнуть все окна до последнего и изгнать из дома тоскливый запах запустения. Впустить в него солнце, смех, радость.
Лишь с трудом можно было представить себе, что женщина когда-то проходила по этим комнатам. От ее присутствия ничего не осталось… почти ничего. В гостиной, куда Джед провел Эмму, стояла фарфоровая фигурка арфистки, изящная и хрупкая. Рядом – фотография в потускневшей рамке. У Эммы сжалось сердце при мысли, что это мать Такера.
Молодая женщина, хрупкая и светловолосая, сидела на простом стуле из тех, что обычно бывают в студии фотографа. Ее маленькие руки в перчатках были сложены на коленях, носки туфелек аккуратно сдвинуты. Большие глаза смотрели спокойно и безмятежно, губы чуть трогала улыбка.
Мать Такера очень напоминала стеклянную фигурку, и, может быть, именно потому они стояли рядом. Но все остальное в доме было тяжеловатым, грубым – безошибочно мужским. Если когда-то эти окна украшали кружевные занавески, а на диване лежали вышитые подушки, от них и следа не осталось.
У стены, под лосиной головой с громадными рогами, стояли клавикорды розового дерева, но подойдя поближе, Эмма увидела, что они буквально заросли пылью.
– Ваша жена играла? – спросила она тихо.
– Угу, – буркнул Джед. – С тех пор как она умерла, никто не прикасался к этой штуковине. Надо было давным-давно продать ее… наверняка кому-нибудь пригодилась бы. Уж и не знаю, чего ради я ее тут держу.
– Наверное, это дорого вам как память? – предположила девушка.
Она оглянулась как раз вовремя, чтобы заметить печаль в глазах Гарретсона-старшего. В ту же секунду ее сменила обычная угрюмость.
– Как память! – передразнил он, сдвигая брови. – Что толку в этой чертовой памяти? Воспоминания не греют холодными зимними ночами!
– Отчего же, очень даже греют. Стоит только оживить в памяти какой-нибудь совместно прожитый день, милый или смешной случай. Разве вы никогда не смотрите на фотографию вашей жены? Не рассказываете о ней Такеру?
– Вот еще! Можно подумать, это вернет ее!
– Наши близкие живы и после смерти – в наших сердцах.
Эмме вспомнились вечера ее детства, когда отец часами рассказывал ей о матери: о том, как ухаживал за ней, о первых месяцах совместной жизни и нелегкой борьбе за процветание ранчо. Ей особенно нравилась история о том, как Кэтрин однажды развешала белье для просушки, но забыла о прищепках, и поднявшийся ветер унес все простыни. Маленькая Эмма просила повторить эту историю чуть ли не каждый вечер, как любимую сказку.
– Не хватало только, чтобы ты совала нос в мою личную жизнь! Тебе что, мало хлопот с арестом твоего папаши?
Резкие слова сразу вывели Эмму из сентиментального настроения.
– За что вы так ненавидите папу? – возмутилась она. – Неужели из-за одного-единственного проигрыша? Но ведь он выиграл честно…
– Честно, как же! Уж не знаю, откуда взялся тот туз, только не из колоды!
– Перестаньте! Папа никогда и никого не обманывал. Любой в долине поручится за него хоть сейчас. Росс Маккуэйд, Уэсли Гилл, Док Карсон! Спросите у кого угодно, у любого ранчеро, и вам ответят, что нет честнее Уинтропа Маллоя! Если вы были так привязаны к своей земле, зачем было ставить на нее?
Лицо Гарретсона-старшего покрылось бурым румянцем. Последняя фраза попала точно в цель, и он невольно вскинул руки, отмахиваясь от нее, как от жалящего насекомого.
– Хватит, девчонка! Пора тебе убираться отсюда. Как говорится, вот Бог, а вот порог! Шевелись, пока я не забыл, что передо мной леди.
Эмма ничего не желала сильнее, чем немедленно покинуть «Клены». Но она пришла сюда по делу.
– Пока не поговорю с Такером, не уеду.
– Да ну? – ехидно усмехнулся Джед. – Это еще почему? Уж не бегаешь ли ты за моим парнем? Хочешь запустить коготки в то, что еще осталось от наших земель?
Он добился своего – Эмма была оскорблена до глубины души. Но вместо того чтобы спасаться бегством, она призвала на помощь ледяную любезность, с которой леди из высшего общества всегда разговаривали с теми, кого считали ниже себя.
– Будьте так добры, мистер Гарретсон, дайте знать Такеру, что я здесь.
Она выпрямилась во весь рост, слегка откинула голову и смотрела на Джеда с достоинством королевы, хотя и была ниже ростом. В глубине души он не мог не восхититься ее самообладанием. Ее слова о воспоминаниях растревожили его. На миг образ Дороти заслонил образ Эммы Маллой, и Джед задался вопросом, был ли он прав, так упорно стараясь забыть жену. Годы и годы он мучился этим, ни в чем не находя радости, живя не в ладу с самим собой. Возможно, если бы он, наоборот, старался помнить, все было бы иначе… легче… светлее…
Эта невозможная девчонка разбередила его рану. Она хочет видеть Такера? Что ж, пусть увидит его и отправляется восвояси.
Молча он повернулся и вышел. Эмма слышала, как он с лестницы окликает сына, но ответа не последовало. Короткое время спустя Джед, заглянув в гостиную, хмуро бросил: «Пойду гляну на конюшне» – и исчез.
Девушка терпеливо ждала.
– Небраски говорит, что Такер уехал где-то час назад, но не знает, куда именно и когда вернется.
Разочарование навалилось на Эмму тяжелым грузом. Значит, все было впустую: и поездка, и препирательства с Джедом. Но внезапный приступ дурноты заставил ее забыть обо всем. Боже, как же она измучилась! Разве в таком состоянии возможно толково объяснить Такеру, в чем дело? Как это, оказывается, трудно – носить ребенка!
