Элоиза Джеймс - Избранница герцога
— Я не смотрю, — ответил Вильерс.
— Нет, ты смотришь, ты смотришь на меня точно так же, как твой бастард-сынок!
Гости обменивались ехидными улыбками, с нетерпением ожидая, что будет дальше. Но Вильерс молчал, прижимая к груди несчастного щенка. Энн поднесла платок к щекам Элинор.
— Это ты во всем виноват! — вскрикнула Лизетт, повернувшись к отцу.
Тот вскочил.
— Успокойся, Лизетт, — произнес он.
— Ты один виноват в том, что произошло, — не унималась Лизетт. — Он украл моего ребенка, моего малыша. — Ты ужасный человек! — снова обернулась она к отцу. — Гадкий похититель малюток у их несчастных матерей!
Резкий голос леди Маргерит прервал эту тираду.
— Не смей так разговаривать с отцом, Лизетт! — крикнула она. — Это ты приказала убрать ребенка от тебя, потому что он, видите ли, плохо пахнет в своих пеленках и хнычет по ночам.
— Это ложь! — вскричала Лизетт. — Вы все лжете!
Рука леди Маргерит сдернула Лизетт вниз на стул и, схватив за подбородок, приподняла ее лицо.
— Смотри мне в глаза! Это ты сказала твоей матери, что нужно избавиться от этого ребенка. Моя бедная сестра так никогда и не оправилась от этого удара. Она со слезами передала младенца на руки его отцу, зная, что он сможет лучше позаботиться о нем. Ты бы только разрушила жизнь собственного сына. И никогда, слышишь, никогда не смей порицать других за это!
— А я буду! — истерично рассмеялась Лизетт. — Во всем виноват мой отец. — Она остановила взгляд на Вильерсе:
— И ты виноват! Ты притащил сюда этого твоего жалкого бастарда, который напомнил мне о сыне!
Элинор не желала все это слушать. Осторожно взяв щенка у Вильерса, пошла прочь.
— И ты виновата! — понеслось ей вслед. — Думаешь, я не знаю, чем вы тут за...
Послышался какой-то всплеск, и голос Лизетт оборвался на половине тирады. Элинор невольно взглянула через плечо — это Энн, открыв графин, выплеснула всю воду Лизетт в лицо. Элинор продолжила свой путь с Ойстером на руках, лакей распахнул перед ней дверь в библиотеку, и по выражению его лица она поняла, что он слышал все происходившее в зале.
— Я принесу салфетки и холодной воды, госпожа, — суетился Поппер, усаживая ее на мягкие подушки.
— Боюсь, это бесполезно, — хмуро произнесла Элинор. Голова Ойстера бессильно свешивалась с ее согнутого локтя, он не открывал глаз. Она зажмурилась, надеясь, что эта страшная картина развеется как страшный сон. Но когда открыла глаза, все было по-прежнему, но теперь перед ней стоял Тобиас. Кровь отхлынула с ее лица.
— Это я, — хрипло произнес он, — я подстроил все это.
— Его швырнула Лизетт, а не ты, — мягко возразила Элинор.
— Я подстроил все это, — повторил Тобиас, распрямляя плечи, как если бы стоял перед судьей магистрата. — Я натер жирным бифштексом задники ее туфель и выпустил в зал Ойстера.
— Но зачем? — удивилась Элинор, судорожно сглотнув.
— Я хотел, чтобы отец увидел, какова она на самом деле. Но я не ожидал, что все выйдет так ужасно, — сказал он и стиснул зубы. По его лицу было видно, что он никогда не позволяет себе хлюпать носом. Но сейчас он едва сдерживался.
Слезы полились по щекам Элинор. Высвободив одну руку, она протянула ее мальчику.
— Ты ничего не сделал, слышишь? Ты не виноват, я знаю. И Ойстер тоже это знает.
Он продолжал стоять перед ней навытяжку. Господи, подумала Элинор, этот мальчик никогда не знал материнской ласки. Она привлекла его к себе, чтобы они могли погоревать вместе над телом бедного мопса. Теперь слезы из двух пар глаз орошали его милую палевую шерстку.
Чья-то рука подала ей большой платок из столь изысканного батиста, что Элинор сразу поняла, кому он принадлежит. Затем Вильерс протянул руки к тельцу Ойстера, возможно, решив, что пора прекратить эту тягостную сцену.
— Нет! — вскричала Элинор. — Я не хочу расставаться с ним!
— О, да он, кажется, дышит! — вдруг сказал Вильерс. — Тобиас, он дышит, Ойстер не умер!
Показался Поппер с мокрой салфеткой. Тобиас осторожно приложил ее ко лбу щенка, смочил его глазки и мордочку, приговаривая:
— Давай, парень, просыпайся, парень, открывай глаза...
Толстые лапки щенка казались слишком мягкими и безвольными.
— Нашатырь! — вспомнил Поппер и выбежал.
— Я слышу, как бьется его сердечко, — сказал Леопольд, припадая ухом к толстенькому брюшку. — Он выкарабкается.
— Мы пойдем с тобой играть на лужайку, — шепнул в собачье ухо Тобиас, продолжая всхлипывать. — Я нарву тебе малинки с куста, и ты сможешь погоняться за крысой. Помнишь, как славно мы с тобой играли, Ойстер? Вставай, парень, Просыпайся!
Слезы полились из глаз мальчика, и Элинор крепче прижала его к себе.
— Дело дрянь, — пробормотал он, обретая мужскую собранность.
— Похоже на то, — печально согласилась она.
— Он не пойдет со мной играть, — констатировал Тобиас и присовокупил к этому одно из своих страшных ругательств, которое уже доводилось слышать Элинор.
— Дай ему еще минутку, — сказал Вильерс.
Вновь появился Поппер, размахивая флаконом с нюхательной солью. Сняв пробку, он сунул флакон под нос щенка.
— Уф-ф! — фыркнул Тобиас, отворачиваясь.
И именно из-за этого пропустил самый важный момент, когда Ойстер раскрыл глазки и ошалело повел ими по сторонам. И как же он удивился, когда шершавый язычок вдруг слабо лизнул его руку!
— Он лизнул меня! — вскричал мальчик, зарываясь лицом в палевую шерстку.
— Тобиас, он теперь твой, — сказала Элинор. — Я дарю тебе этого мопса.
Тот удивленно приподнял бровь:
— Как?
— Ты любишь его, а он полюбил тебя. Собачки любят детей. Пусть он будет с тобой.
— Но он и тебя любит, — заметил Тобиас.
— Я не могу гоняться с ним за крысами по мокрой траве, — сказала Элинор, гладя короткую бархатную шерстку. — Ему скучно сидеть со мной без движения. Думаю, после такой встряски он застрахован от бед. Худшего уже просто не может случиться. Я желаю ему долгой жизни, удачи в его крысиной охоте и прочих собачьих радостей.
— Мы будем возиться с ним по очереди, — сказал Тобиас. — Иногда он может спать со мной. Хотя я знаю, что ты любишь, чтобы он был ночью в твоей спальне.
— Посмотрим, что из этого выйдет, — улыбнулась Элинор.
Ойстер вдруг съехал на диван с ее колен и, пошатываясь, встал на лапки.
Потом положил одну из лапок на колено Тобиаса и лизнул его в лицо.
— Пусть он спит с тобой в детской, — сказала Элинор.
— Зачем нам делить его, ведь ты теперь будешь с нами! — радостно воскликнул Тобиас, оглядываясь на отца. — Теперь ты, наконец, понял, что та, другая, совсем чокнутая? — спросил он его. — Эта твоя Лизетт — страшный ночной кошмар!
