Мой темный принц - Росс Джулия

Она поднялась и подошла к нему. Он обнял ее и поцеловал. Его горячее мужское достоинство уперлось в ее живот, властное, требовательное. Женщины никогда не отказывали королям, проплыло у нее в голове, когда он уложил ее в постель и приступил к обольщению.

Блаженство. Чистое несказанное блаженство. Дотронуться до нее. Войти в нее. Ощутить ее горячее желание. Ее груди такие мягкие, женственные под его руками, под его губами, под его грудью. Его контроль рухнул еще до того, как он с головой нырнул в блаженство, погружаясь все глубже и глубже в ее расплавленные глубины. Значит, у него ничего не вышло. Он полностью утратил над собой контроль и не мог сказать «нет». На кону стояло все – и королевство, и его душа, и его жизнь, а все ради этого обжигающего момента, а потом еще одного, и еще, и еще… Она содрогнулась под ним, принимая его, руки гладили его спину и ягодицы. Он вытянулся, позволив ее пальцам коснуться его – везде, где она пожелает, – захватив ее губы своими губами, поднимаясь все выше и выше на вершину экстаза, ослепительного, чистого мужского экстаза. Его накрыло волной такого неистового наслаждения, что он не удержался и закричал, оказавшись на пике блаженства. Может, на этот раз весь его стыд сгорит в очищающем огне страсти.

Он скатился с нее, разбитый и опустошенный, и потянулся за халатом. Пенни завернулась в простыню, превратившись в белую розочку, и уставилась на него. Какая же она бесконечно милая, бесконечно хрупкая. Ему никогда не завладеть ни ее душой, ни ее умом. Даже память о ее теле растворится и исчезнет, оставив его в полном одиночестве, женатым на незнакомке. Незнакомке, которая похожа на нее, ничуть не хуже ее, но это все равно не Пенни Линдси.

– Я люблю тебя, – проговорил он. – Коснуться тебя – настоящее счастье.

Счастье и ужас! В больном сердце клубились воспоминания. «Настал твой черед, Нико!» Не в силах скрыть своих мыслей, он отвернулся и отошел в дальний конец комнаты.

– Что не так? – сонно протянула она, вконец обессиленная.

Он постарался взять себя в руки, прекрасно понимая: он по-прежнему страстно желает того, что ужасало его; понимая: он будет заниматься с ней любовью снова и снова… Он не хотел, чтобы его ответ прозвучал грубо, однако вышло именно так.

– Карл блефовал, когда угрожал заменить тобой Софию. У нас всего пара недель осталась.

Она села, вцепившись в простыню, глаза превратились в два огромных блюдца. Как же она красива, желанна, она сводит его с ума.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Через три недели состоится наша коронация. Герцог Михаэль, конечно, слишком слаб для путешествия в Лондон, но сюда он обязательно приедет. Ты обвела вокруг пальца русского царя и принца-регента, но не думаешь ведь ты провести родного отца Софии? К тому времени тебя надо будет отправить домой. И найти Софию.

– А, понимаю. – Она опустила глаза, такая ранимая, такая нежная. – Что ж, я рада. Рада, что искушение не сможет взять над нами верх.

– Как только Софию найдут, мы с тобой больше никогда не увидимся.

– Да, да. От этого зависит судьба королевства. – Она взглянула на него. В глазах – невыносимая боль. – И все же ты понятия не имеешь, где она может быть?

– Я найду ее! – Слова падали на нее, словно удары хлыста, потому что он не видел другого способа выразить свои эмоции. – Одним словом, я тебя использую. Превратил тебя в свою наложницу. Так же, как твой отец твою мать. Неужели ты не видишь? Еще один принц Глариена ломает судьбу еще одной женщины, история стара как мир.

Дыхание ее участилось. Она вскочила с кровати и накинула халат. Волосы упали вокруг лица. Несказанно прекрасная.

– Мне надо побыть одной. Выйти на минутку на свежий воздух!

Он прислонился к стене и молча, не в силах шелохнуться, наблюдал затем, как она дергала расположенную в углу комнаты дверь. Она скорее всего решила, что эта дверь ведет на балкон. Но это не так. За ней в толще стен взмывал наверх небольшой лестничный пролет, открывая истинную готическую суть современного с виду замка.

Николас подождал, сотрясаясь всем телом, пытаясь побороть приступ дурноты, потом заставил себя подойти к лестнице и подняться следом за ней, с трудом преодолевая последние ступеньки.

Узкие стрельчатые окна выделялись резко очерченными прямоугольниками света, под ними и над ними – вечная тьма. Она распахнула дверь на самом верху и шагнула под ослепительные солнечные лучи. Между крутой крышей орудийной башенки и зубчатой стеной с бойницами пролегал узкий проход, упиравшийся по другую сторону в запертую дверь.

Она сделала несколько шагов, солнце согревало плечи. Они занимались любовью, на этот раз по его настоянию. Это было великолепно. У нее даже груди стали другими, словно ожили и завибрировали, как будто соски впервые проснулись. Она наполнилась новой жизнью. Они никак не предохранялись, даже по календарю. И она прекрасно знала, хотя для этого вроде бы не было ни одного реального повода: она только что зачала ребенка.

«Еще один принц Глариена ломает судьбу еще одной женщины, история стара как мир».

Ребенок. Незаконнорожденный королевский отпрыск. Что бы ни случилось, если это правда, он не должен узнать. Никогда. Она привалилась к одной из бойниц и выглянула наружу. Стена отвесно уходила прямо в бурлящие воды речки Вин. Как высоко, даже голова кружится. Пенни поспешно подняла глаза. Далеко на горизонте горы сгрудились вокруг взмывающего ввысь пика Эрхабенхорн. Святой Кириакус не поскупится ни на детей, ни на фрукты. Даже на бастардов и английский горох! Значит, Пенни Линдси должна вернуться обратно в Раскалл-Сент-Мэри и поднимать своего ребенка и свои сады – словно она никогда не встречала никакого принца, – как это сделала ее мать.

«У твоего отца не было выбора. Может, если ты получше присмотришься к королевским обязанностям, ты сама поймешь это». Голос матери прозвучал настолько отчетливо, что Пенни чуть не оглянулась. Девушка прижалась лбом к грубому камню зубца. «Прости меня, мама, если я когда-либо судила тебя или своего отца. Я действительно была совсем ребенком».

Как и ее мать, она не должна ничего просить у своего принца ночи.

За ее спиной скрипнула дверь. Пенни оглянулась через плечо. И тут же подскочила к нему.

– Николас! Ты болен?

Он был бледен, кожа покрылась липким потом.

– Нет. – Он нелепо хохотнул и провел ладонью по лицу. – Я боюсь.

Она не смела прикоснуться к нему. Все его прекрасное тело, каждый рельефный мускул, сотрясалось как в лихорадке.

– Чего ты боишься?

– Руки четырех всадников лежат на моих плечах… – Он потряс головой и улыбнулся.

– Скажи мне! – взмолилась она. – Скажи!

Его улыбка походила на маску смерти. Он ухватился за дверной косяк и присел на корточки.

– Я боюсь, Пенни!

– Скажи мне! – настаивала она. – Гораздо легче признаться человеку, которого больше никогда не увидишь. Однажды я ехала в дилижансе в Стаффордшир. Со мной путешествовала одна дама. Она всю дорогу рассказывала мне про свою жизнь – поведала такие вещи, которые никогда никому не говорила. Но она ведь не знала меня и потому чувствовала себя в полной безопасности. Я единственная в твоей жизни, кого ты больше никогда не увидишь. Ты можешь довериться мне. Чего ты боишься?

– Этого места, – выдавил он. – Этой лестницы. И этого места. Вообще высоты.

Она махнула рукой в сторону короткого прохода и бойниц:

– Этого?

Линия его шеи резко выделялась на фоне черно-красной ткани халата. Он ухватился пальцами за волосы и опустил голову.

– Да, именно этого места.

– Почему?

– Мне было одиннадцать, – проскрежетал он. – Карл привел меня сюда. И заставил встать вон там… на зубец. Потом вдруг схватил меня за ноги и перевернул вверх ногами. Я висел прямо над пропастью. Помню, как падала моя шапочка – вниз, вниз, по спирали, пока не скрылась в водах речки Вин. Я подумал, что ботинки могут соскочить с моих ног и остаться у него в руках, а я полечу вслед за шапочкой. На ней было перо. Оно летело и летело, кружилось в воздухе, как одинокое сломанное крыло. Мне стало плохо. Меня вырвало прямо так, вверх ногами. И я описал штанишки. Он держал меняло тех пор, пока я не решил, что умираю, а потом…