Елена Арсеньева - Город грешных желаний
Будто его и не было никогда. Будто не перед ним она явилась лунной ночью, не перед ним легла бесстыдно, равнодушно, желая не его тепла, не его жара, а лишь выполняя гнусное задание Цецилии. Ее кара, ее смерть заслужена… А его? Его-то за что?
Троянда молитвенно стиснула руки. Наверное, господь еще не совсем от нее отступился, если заставил ее упомянуть о муже! И эта ложь, которая чудилась ей опасной трясиной, на самом деле ложь во спасение — тонкий, хрупкий мостик, который она проложила, чтобы добраться по нему до обреченного, спасти его — и спасти свою грешную душу.
Она взглянула на Григория. Сердце падало, падало от мгновенных воспоминаний… но нет. Это было — и ушло. Не для нее! И не о том надо думать. Скрепилась, вздохнула глубоко и сказала, сама удивившись тому, как твердо прозвучал ее голос:
— Спасите моего мужа.
* * *Воцарилось молчание. Потом Прокопий махнул на Троянду рукой: чего, мол, городишь?! Васятка провор чал:
— Эка… хватила!
Григорий ничего не сказал, только глянул вприщур, и этот острый взгляд словно бы лезвием полоснул Троянду. И сказал:
— Согласен.
Прокопий с Васяткой в один голос ахнули. Троянда качнулась — только сейчас до нее дошло, чего потребовала и на что готов Григорий. Неужто еще и других намерена она втянуть в ту бездну, куда уже рухнул Гвидо и откуда она едва-едва сама выбралась?
— Ты в уме? — наконец обрел голос Прокопий. — Смерти ищешь? Подумал бы раньше, на что замахнулся. Ты тот самый… Дворец дожей видел? Неужто на приступ пойдешь? Тогда не таись, Гриня, скажи. Один пойдешь или вот еще Васятку с собой прихватишь?
Григорий вопросительно смотрел на Троянду, и она зачастила — не думая, не подбирая слов: они как бы сами приходили на язык:
— Его содержат в келье искушений в Мизерикордии. Туда есть ход из сада… я знаю… я узнала.
— Как же? На базаре, что ль, услыхала? — ехидно усмехнулся Прокопий.
— Подкупила монастырского сторожа, — огрызнулась Троянда и зло глянула на Григория: он чего молчит? Согласился, а теперь жалеет? Лучше бы уж не соглашался…
— Думаешь, это и вправду возможно? — молвил тот, словно прочитав ее мысли. — Дело, девка, нешуточное.
Троянда задумалась. Отдала ли Цецилия приказ перекрыть ход? Может быть, да — и тогда вся затея напрасна:
пока они будут разбирать завал, такой шум поднимется. И потом, кто может поручиться, что возле монастыря не поставлена стража — хотя бы на первое время, пока бедняжка Гвидо еще жив. А вдруг ход все-таки свободен? Потайную дверь из кельи не открыть. Но снаружи, в стене хода, есть педаль, которая приводит в движение механизм двери.
Цецилия — рачительная хозяйка, зачем ей создавать себе лишние хлопоты, замуровывать ход, который, конечно же, еще пригодится? Тем более что о секретной педали не знает никто, кроме самой аббатисы и Троянды. Но Троянда — Цецилия в этом убеждена — умерла, убита! Значит, ход свободен и ничто и никто не помешает им спасти Гвидо…
Но почему — им? Зачем Троянде в этом деле еще кто-то? Вполне может сама проникнуть в монастырь под покровом ночи — и уйти оттуда вместе с узником. А вдруг ночью сад стерегут? Вдруг стража что-то заметит? Опять же — вдруг Гвидо так ослабел, что его придется нести? Наверняка придется — он же перенес пытки. Один-два надежных человека ей не помешали бы, конечно. Но больше просить этих людей она не станет. Ничего, наймет на пристани пару-тройку лаццарони. Троянда на миг задумалась: а на какие деньги она это сделает? Или с ними придется расплатиться иначе?.. Ладно, об этом она подумает, когда дойдет до дела. А сейчас — прочь отсюда. Хватит с нее растерянных взглядов Васятки, ехидных — Прокопия и непонятных, загадочных — Григория. В конце концов… в конце концов, эта ночь…
Мысли были обволакивающе-опасны, и Троянда, отмахнувшись, бросила:
— Ладно. Забудьте, что я говорила. Обойдусь сама. Прощайте! — И ринулась к двери, не позволив себе даже взглянуть на Григория, не давая слабости завладеть собою, как вдруг раздался возглас:
— Погоди-ка! — И она замерла, вконец изумленная: ее окликнул Прокопий!
Она оглянулась, не веря ушам-, но и правда: Прокопий торопился к ней, бормоча:
— Погоди! Экая ты прыткая! Такие дела с наскоку не решают. Надо подумать, потолковать…
— Об чем же тут толковать? — удивилась Троянда. — Все просто: да или нет. Нет так нет!
— Погоди! — сердито сверкнул глазами Прокопий. — Нет-то оно, конечно, нет… скажи только: ежели твой муженек художник, так, может, знает он здешнего синьор; по имени Пьетро Аретино?
Троянда вытаращила глаза. Григорий присвистнул:
— Ну, хитер же ты, братка!
— Ищи умного в лавке! — поддакнул Васятка.
Лицо Прокопия от этих слов на миг расцвело безудержной мальчишеской улыбкой, но тут же приняло свое обычное хитровато-недоверчивое выражение.
— Так знает или нет?
— А если знает, то что? — в тон ему спросила Троянда, немного придя в себя от неожиданности.
— Ничего. Просто спрашиваю. За спрос, как известно, денег не берут! — усмехнулся Прокопий.
— Знать-то знает… — туманно ответила Троянда. — Но, может, и нет…
— Как это? — не понял Васятка, а Григорий отвернулся, скрывая смешок.
Ты, молодка, голову нам не морочь! — рассудительно проговорил Прокопий с видом почтенного старца, разговаривающего с девчонкой. — Суть вот в чем. У нас до этого синьора Аретино дело первейшей важности, однако никак не можем мы найти к нему подхода. Вдобавок дело секретное. И вот ежели, к примеру, твой муж взялся бы за нас похлопотать перед тем Аретино, мы б его спасать пошли с охотою. Ну а ежели нет… чего тогда попусту головой рисковать?
— Он знает Аретино! — севшим от волнения голосом быстро сказала Троянда. — Обещаю, что сведу вас, если вы спасете Гвидо.
— Гвидо? — озадачился Васятка. — А это кто ж таков?
— Кто-кто! Дед Пихто! — рявкнул Григорий, вдруг впав в такую ярость, что даже руки у него затряслись. — Мужа ее так зовут, неужто не понятно тебе, дубина стоеросовая?!
И вышел из каюты, шарахнув дверью о косяк.
19. Промысел небесный
Издавна на колокольне Сан-Марко несла вахту стража, наблюдавшая за появлением близ берега вражеских судов — или возникновением пожаров в городе. Еще колокольня служила маяком для кораблей, возвратившихся из дальнего плавания. Она значилась во всех лоциях как самый приметный ориентир для судов, приближающихся к Венеции. Днем в лучах солнца ярко сверкал золоченый ангел, а ночью наверху башни зажигали сигнальный огонь. Горел он и сейчас. И колокол звонил — тихо и печально.
— Кого-то казнили в тюремных подвалах Дворца дожей, — шепнула Троянда, ни к кому не обращаясь, но Григорий услышал и покосился на нее:
