Мэриан Палмер - Белый вепрь
— Может, в следующий раз, Нед.
Все сели на лошадей и двинулись к воротам. Взглянув на кузена, Фрэнсис удивленно поднял брови. Позади Грегори Трейнора на детском седле устроился юный Хью. Лицо его горело от возбуждения. Но больше никого в свите Филиппа не было. По возвращении в Англию Уилл Паркер получил рыцарские шпоры, что вообще-то было трудно объяснить, имея в виду его более чем скромное происхождение. Разумеется, в Уиллоуфорде Филипп легко мог найти ему замену, но почему-то не захотел. Любовь к одиночеству всегда заставляла Филиппа пренебрегать даже самыми элементарными, с точки зрения Фрэнсиса, нормами, приличествующими людям его звания. В последнее время это стало еще более заметно. Лучше бы, раздраженно подумал Фрэнсис, он оставил этого маленького болтунишку в Миддлхэме, где ему, видит Бог, есть чему поучиться, и взял с собой какого-нибудь из подростков, числившихся в его свите. Два года назад Фрэнсис без колебаний высказал бы кузену все, что думает по поводу столь явного нарушения обычаев, но теперь он предпочитал воздержаться даже от незначительных замечаний. Почему именно, он толком не мог объяснить и себе самому. Как-то, заметив улыбку на лице Филиппа в ответ на простодушное замечание маленького Хью, Фрэнсис подумал о том, что, возможно, и впрямь мальчишку взяли с собой не зря.
Время для поездки выбрали удачно — начиналась осень, погода стояла хорошая, а на дорогах уже не было такого количества путников, как летом. Правда, через несколько дней после начала пути к всадникам прибились артисты бродячего цирка с медведем — прямо как в старые времена! — и ко всеобщему удовольствию развлекали их до самого Йорка. На день остановились в Понтефракте, где рос незаконный сын Ричарда — Джон Глостер. Ему было почти десять — невысокий, но крепко сложенный сероглазый мальчик с редким для его возраста серьезным выражением лица. Здесь же была и его сестра Кэтрин, родившаяся незадолго до сражения при Барнете{122}. Все говорило за то, что в положенный срок у нее будет очень богатое приданое.
После Понтефракта дорога круто сворачивала на юг, к Грантаму, а затем ответвлялась и шла на Лондон.
Двигались медленно из-за наличия громоздкого обоза: как-никак свита герцога состояла из двухсот человек, и у каждого было немало вещей. Через три недели путники прибыли на место.
Герцог Глостер решил остановиться в Лондоне. От двора он прятался в Кросби-Пэлэс{123} — это был молчаливый протест против показного высокомерия родственников королевы. В Вестминстере, Гринвиче, Виндзоре и Шене — везде вокруг короля крутились Вудвилы. Граф Риверс сделался опекуном маленького принца Уэльского и сейчас находился со своим подопечным в Ладлоу{124}, но все остальные были здесь, они перешептывались, интриговали, а главное — не отходили от короля ни на шаг. Даже Гастингс, которому всегда претили амбициозные Вудвилы, и тот поплыл по ветру, выдав свою приемную дочь за сэра Томаса Грея, старшего сына королевы от первого брака. Грей получил новый титул — теперь его называли маркизом Дорсетом.
Шли заседания парламента, встречи различных советов, требовавших присутствия Эдуарда и Ричарда. Двор готовился к бракосочетанию — оно было назначено на Рождество — Анны Моубрей, дочери и наследницы герцога Норфолка{125}, и младшего сына Эдуарда, четырехлетнего Ричарда Йорка. От приватных встреч с братом король упорно уклонялся, королева и ее родня ходили с мрачными лицами. Все это лишний раз подтверждало его предположение, возникшее еще в Миддлхэме, что арест Кларенса и содержание его в Тауэре были предвестием неизбежной расправы. Горожане, прекрасно понимавшие, что происходит, перешептывались меж собой и вспоминали судью Десмонда, вице-губернатора Ирландии, который в свое время решил поинтриговать против королевы. Графу, наверное, казалось, что в Дублине ему ничто не грозит, никто до него не доберется, однако Десмонда судили и при активном участии нового вице-губернатора, желавшего выслужиться перед королевой, приговорили к смертной казни. Лишь в тот миг, когда палач занес топор над его головой, граф понял, как сильно заблуждался. Вскоре были умерщвлены два малолетних сына Десмонда — и всему миру стало ясно, что Елизавета Вудвил шутить не любит. Если уж она так отомстила человеку, который лишь намекал на то, что Эдуард мог бы жениться и поудачнее, какая же участь уготована тому, кто поставил под сомнение законность королевского брака?
У Фрэнсиса на этот счет не было никаких сомнений. Нетерпеливо пробираясь через толпу, собравшуюся у Нового дворца, он заметил впереди маркиза Дорсета и его брата, Ричарда Грея. Пробили часы Тауэра, и сквозь постепенно затихающий звон Фрэнсис услышал:
— Не забывай меня, брат, когда обоснуешься в замке Уорвик.
Это была самая надежная крепость герцога Кларенса, доставшаяся ему в качестве приданого жены. Фрэнсису уже приходилось слышать о притязаниях маркиза, но он считал, что тот слишком оптимистичен в оценке влияния и возможностей матери. Не может быть, чтобы Эдуард, даже при всей своей любви к миру, поселил этого вонючего щенка в замке Уорвик!
Из мрачной задумчивости Фрэнсиса вывел негромкий голос:
— Да, дорогой мой родственник, времена наступают скверные.
Почувствовав легкое прикосновение, Фрэнсис нехотя обернулся. К Его Высочеству Бэкингему он никогда не испытывал особого расположения, хотя они были отдаленными родственниками. А сейчас, оказавшись случайным свидетелем беседы братьев и ужасно всем этим раздраженный, Фрэнсис вовсе не испытывал никакого желания поддерживать разговор. Бэкингем, явно не замечая этого, дружески взял Фрэнсиса за руку и жестом отослал многочисленную свиту. Не спуская многозначительного взгляда с удалявшихся августейших братьев, Бэкингем повторил со вздохом:
— Да, очень скверные времена. Если бы кто-нибудь год назад сказал мне, что Кларенс очутится в таком положении, я бы рассмеялся ему в лицо. Право, рассмеялся бы.
Постепенно закипая, Фрэнсис сухо заметил:
— Да неужели? А я-то слышал, что вам предстоит быть председателем суда пэров и выносить приговор, если, конечно, Кларенса признают виновным.
Бэкингем взглядом остановил собеседника.
— Все мы на службе у короля. Вы что, предпочли бы, чтобы на моем месте оказался герцог Глостер?
Фрэнсис промолчал.
— Да, — продолжал Бэкингем, — я ведь даже не спросил, как вам здесь нравится. Иногда при дворе чувствуешь себя как в театре — так много смешного. С миссис Шор уже встречались? Забавная штучка; говорят, Дорсет положил на нее глаз. А раньше, пока ее… не заметил король, она выказывала расположение Гастингсу. Как, право, все переплелось, Фрэнсис! Теперь Гастингс — тесть Дорсета. И если миссис Шор понесет, то что же выходит? Гастингс будет то ли отцом, то ли дедом? Наверное, целое собрание кардиналов потребуется, чтобы решить этот вопрос. Я спросил у кузена Глостера, но он, похоже, в этом деле не очень-то силен.
