Елена Арсеньева - Гори, венчальная свеча
Прежде всего Гюрда!
Лиза, которая так и не смогла свыкнуться с беспрестанной жарою, неожиданной по осени, едва не захворала в начале плавания от нечистоты и нехватки воды: пресная шла только для питья, да и то не вволю. Ей удалось вымолить у султана разрешения на ежедневные омовения, но плавала она плохо и ни за что не решилась бы прыгнуть за борт, чтобы искупаться, а потому довольствовалось омовениями морской водой. Конечно, она и сама вытянула бы на веревке ведро-другое, чтобы смыть пот и усталь, однако Сеид-Гирей счел это ниже ее достоинства. Самому ему таким делом было заниматься зазорно; ни воины, ни надсмотрщик Шукал, ни тем паче букалы для такого дела тоже не годились, ибо ненароком могли узреть Рюкийе-ханым обнаженной, хоть для нее и разбили на носу галеры малый шатер; а потому султан доверил свою единственную наложницу тому, кто был ему ближе родного брата, – имельдешу Гюрду.
Противу ожидания, молодой чобарджи-баши не отказался от сего поручения, хотя оно пристало лишь евнуху, а уж он-то евнухом не был! И хоть Лиза во время своих омовений ни разу не встретила его нескромных взоров, однако эти упорно потупляемые синие очи, это напряженное молчание, в кое отныне был погружен Гюрд, лихорадочный румянец его щек, трепет пальцев, ненароком встречавшихся с пальцами Рюкийе, открыли ей более, чем самые жаркие слова и самые откровенные взгляды. И все-таки она не отказалась от услуг Гюрда… и потому, что ее возмущала терпеливость, с коей он сносил свое явное унижение, и потому, что не хотела вызвать ревнивых подозрений Сеид-Гирея, и пуще всего потому, что, как ей казалось, она поняла наконец, в какие сети можно запутать сего горделивого вероотступника.
О нет, Лиза не заблуждалась относительно своей участи! Если ей не удастся подчинить себе Гюрда и склонить его на бунт против султана или если не произойдет еще какая-то случайность, она будет неразрывно связана с Сеид-Гиреем на весь тот недолгий отрезок своей жизни, пока он просто-напросто не удавит ее в порыве страсти или в порыве ненависти. Предвидя будущее с мрачным спокойствием, Лиза желала для себя только одного: еще раз увидеть Алексея, буде он жив, и вымолить у него прощение. И уж этого-то она просила у Судьбы со всем тем неколебимым упрямством, кое было сутью ее натуры.
* * *Раз ночью Лизе не спалось. Галера замерла среди неподвижного моря. Не было надобности спешить куда-то, и гребцам разрешалось ночью передохнуть: ведь заболей кто-то из них, его уже некем будет заменить.
В каюте стояла сырая жаркая духота. Почувствовав, что задыхается, Лиза, почти не дыша, скользнула с ложа, не потревожив Сеид-Гирея, и неслышно поднялась по трапику на палубу. Прилегла тут же, у люка, унимая бешеный стук сердца и утирая со лба пот. Не скоро обморочный озноб прошел, и не вдруг Лиза удивилась, что беспрепятственно выбралась из каюты: Гюрд всегда спал на откинутой крышке люка, мимо просто невозможно пройти, но сейчас его здесь не было.
Привстав, Лиза осмотрелась. Ночь темна и непроглядна; тишина вокруг; только издали чуть слышны голоса. Не Гюрд ли это разговаривает с гребцами? Нет, голос не его. Где же он?
Возвращаться в духоту не хотелось, сон вовсе исчез. Лиза сделала несколько шагов к мостику, как вдруг напевный говорок заставил ее замереть.
– Бают, в тех грецких землях птицы всяческой видимо-невидимо! Водятся там и птицы-бабы с этакими огромными шеями, что могут в своих зобах, как в садке, держать живую рыбу и доставать ее оттуда себе в пищу!
Лиза невольно улыбнулась: пленники, должно быть, облегчали душу, вспоминая байки вольной поры…
Она дошла почти до кормы, когда новый голос заставил ее замереть.
– Завтра. И с Богом!
В этом голосе не было беззаботности, не было усталости. От него исходила явная угроза. Он прозвучал так близко, что на миг Лизе показалось, будто кто-то обратился к ней. Но тут отозвался Шукал, и в его словах звучало отчаяние:
– Да как же завтра, ежели пороха у нас всего ничего припасено? Не мог я более принести, стерегут его пуще глаза, а с тем, что есть, каюту не взорвем!
– Некуда тянуть. Не нынче, так завтра дойдем до архипелага. Причалит Гирей к берегу – бог весть, что там ждет нас. В море свободы мы лишились, в море ее и добудем, – произнес негромкий надорванный голос, и Лиза догадалась: говорит тот самый седой гребец, который давеча сцепился с Гиреем. – Помните, что план наш рассчитан только на помощь Господа. Тут уж кого Бог больше любит, тот жив и останется.
– Ну, Волгарь, на бога надейся, а сам не плошай! – сердито отозвался кто-то рядом, наверное, рыжий сосед по скамье.
Лиза прижала руки ко рту. Галерники сговаривались о бунте, а Шукал был с ними заодно!
Но отнюдь не это заставило ее задрожать, а имя, имя!
Волгарь.
«Он москов, как и ты. Лех Волгарь…»
* * *Позабыв обо всем на свете, она кинулась на голоса и упала на колени возле скамьи.
– Во имя Господа! Это ты Лех Волгарь? Ты?!
От неожиданности гребец отшатнулся, зазвенели цепи. Сзади кто-то грубо схватил Лизу, заламывая руки. Послышался изумленный голос Шукала:
– Святые угодники! Это османская шлюха! Откуда она знает твое имя?
От обиды у Лизы даже челюсти свело. Она откинула голову с такой силой, что затылком угодила в подбородок державшему ее Шукалу. Зашипев от боли, тот выпустил ее руки, чтобы тут же получить две весомые оплеухи.
– Сам ты шлюха османская, поганый вероотступник! Только тронь меня, глаза выцарапаю. А что до его имени, то Господь дал человеку уши слышать, о чем болтают такие глупцы, как вы!
– Она все знает, – булькнул Шукал разбитыми в кровь губами. – Она донесет!
Чья-то рука потянулась из тьмы и остановила Шукала.
– Стой, брате. То не турчанка, не татарка. Сдается мне, христианка своих не выдаст, верно, паненка? – сказал сосед Волгаря.
– Ее зовут Рюкийе-ханым. Я же говорю, османская… – непримиримо проворчал Шукал.
Лиза снова взвилась:
– Так меня Гирей кличет, а имя мое – Елизавета!
Там, где затаился во тьме Волгарь, слегка звякнула цепь, как будто пленник вздрогнул от неожиданности; однако голос его был по-прежнему ровен:
– Что ты хочешь от меня?
Лиза почему-то робела и с запинкою пробормотала:
– Мне говорила про тебя Дарина.
– Дарина?
Лех Волгарь, Шукал и рыжий гребец выкрикнули это имя в три голоса, и три пары рук вцепились в руки Лизы.
– Дарина? Она жива? Где она?
Лиза прикрыла глаза. На нее вдруг накатилась страшная усталость. «Дарина? Она жива?!» А кто встрепенется при упоминании о ней? Кому нужна ее жизнь?..
– Говори! – тряс ее сосед Волгаря, но тот остановил его:
– Погоди, Рудый! – И к Лизе: – Скажи хоть словцо, не томи. Мы за ней шли весь прошлый год, когда крымчаки повязали нас да пленили. С тех пор маемся, а так и не узнали, где она да что с ней.
