Миранда Невилл - Неистовый маркиз
Когда же эти двое увидели наконец хозяина дома, их реакция на его появление оказалась почти комичной.
— Кейнфилд! — пророкотал старый лицемер, выпучив глаза — черные бусинки на его бледном лице.
Что же касается матери, то она, напротив, закрыла глаза, словно увидела нечто ужасное. При этом она захлопнула книгу и прижала ее к груди, как бы защищаясь ею. К тому же она таким образом демонстрировала свою набожность и благочестие, так как книга, без сомнения, была религиозного содержания.
— Кейнфилд, — произнесла мать слабым голосом.
Коротко поклонившись, Кейн проговорил:
— Уж если хотите официального общения, то, наверное, правильнее называть Чейзом. — Он перевел взгляд на Дичфилда. — А вы, сэр, можете называть меня «милорд».
Леди Чейз наконец-то открыла глаза.
— Я не могу заставить себя называть тебя Чейзом. Так я называла твоего отца, и только он имел право носить это имя. — Тихий голос маркизы совершенно не соответствовал жесткости ее слов.
— Я буду счастлив, миледи, если вы станете называть меня Джоном, — ответил Кейн. — А я предпочел бы называть вас матерью.
Он всегда обращался к ней официально, как и к отцу. Но сейчас он приехал, чтобы установить мир. И он намеревался обращаться с матерью по-доброму, если она, конечно, захочет.
А мать, по-видимому, не знала, что на это ответить, поэтому молча смотрела куда-то в сторону. Дичфилд же нахмурился и спросил:
— Вы пришли, чтобы отдать леди Эстер ее законным опекунам?
Кейн пристально посмотрел на священника.
— Опекунам? — переспросил он, подходя к нему поближе и толкая его локтем в бок. Они оба были высокие и широкоплечие, но Кейн уже не находил его устрашающе огромным. — Говорите, опекунам? Во множественном числе?
Дичфилд выдержал взгляд маркиза и, утвердительно кивнув, заявил:
— Да, именно так. Я помогал в воспитании леди Эстер. А в будущем рассчитываю с благословения ее светлости установить более официальную опеку.
Невольно сжав кулаки, Кейн тихо, но отчетливо проговорил:
— Если под этими словами вы подразумеваете ваши мерзкие поползновения, если вы и впрямь решили жениться на моей сестре, то я рекомендую вам выбросить все это из головы. И еще я предлагаю вам покинуть этот дом. Немедленно!
Мать Кейна в волнении вскрикнула и приподнялась, уронив на пол книгу. Кейн тут же поднял ее и взглянул на заглавие. «Избранные проповеди северных епископов».
— И что, хорошие проповеди? — спросил он насмешливо и положил книгу на ближайший столик. — Неужели лучше, чем те проповеди, которые читает некий священник… Кстати, почему он все еще остается здесь, хотя я попросил его удалиться? — Резко развернувшись, маркиз уставился на мистера Дичфилда.
— Я не покину эту комнату, пока леди Чейз не попросит меня об этом, — заявил священник.
— Вздор, Дичфилд! Вы кое о чем забываете. Имейте в виду, это мой дом, и я в нем хозяин. И если вы не уйдете добровольно, то я вышвырну вас отсюда. Или позову слуг, чтобы вас вышвырнули они.
Дичфилд повернулся к своей патронессе, но та промолчала, возможно, и на сей раз не знала, что сказать. Пожав плечами, священник проговорил:
— Что ж, я уйду, но вы еще пожалеете об этом, Кейнфилд.
Кейн криво усмехнулся. В глубине души он надеялся, что Дичфилд откажется уйти, тем самым доставив ему удовольствие вытолкать его за дверь. Но к сожалению, священник догадался о планах хозяина, поэтому вышел из комнаты, дабы сохранить достоинство.
Проводив его взглядом, Кейн повернулся к матери. Та наконец-то обрела дар речи и спросила:
— Почему ты здесь? Ты привез Эстер? Она ведь у тебя, не так ли?
Кейн утвердительно кивнул:
— Да, у меня. И я надеюсь, что мы сможем прийти к согласию относительно моей сестры без всяких неприятных баталий в судах.
— Я возражаю против просьбы Эстер о том, чтобы ты был ее опекуном.
— Меня об этом информировал мой адвокат.
Мать осмотрелась, словно в поисках союзника. Однако ее союзника Кейн уже убрал, поэтому ей придется думать самостоятельно.
— Девушка ее возраста не может знать, как выбрать себе опекуна, — сказала наконец мать.
— Однако закон это позволяет, — возразил Кейн.
— Я тревожусь за ее бессмертную душу, пребывающую в притоне, в который ты превратил дом своего отца.
— Как ты знаешь, мама, Эстер живет сейчас в доме твоей сестры леди Моберли. Тетушка намерена подготовить Эстер к выходу в свет в следующем году. Она найдет ей гораздо более подходящего мужа, чем немолодой лицемер, которого ты пыталась ей навязать.
— Моя сестра Августа предается светской тщете! А мистер Дичфилд — добрый человек, истинно добродетельный джентльмен. Он напоминает мне твоего отца.
— Я ни за что не позволю Эстер выйти замуж за Дичфилда. Это был бы нелепейший брак. О чем ты думаешь, одобряя столь неравный союз? Неравный во всех отношениях…
— О нет! Брак с таким мужчиной — это единственный способ спасти Эстер от позора дурной крови. Она унаследовала дурную кровь от меня.
— Мама, я не верю в это! Если и есть дурная кровь в нашей семье, то она от моего отца. Незадолго до смерти он совершенно обезумел.
В течение всего разговора мать говорила тихим бесстрастным голосом — так изрекают бесспорные истины о погоде. Она говорила о «дурной крови» так, словно речь шла, например, о дожде. Однако последние слова Кейна о ее покойном муже заставили маркизу оживиться.
— Не говори так о своем отце! Он был святым! Он прощал мне мою дурную кровь, помогал мне преодолеть это в себе. Эстер должна быть подвергнута наказанию, чтобы спастись. Мистер Дичфилд исправит ее, как мой господин исправил меня. Он пытался исправить и тебя, пока не обнаружил, что ты неисправим!
— Мама, отец бил тебя. Это не имеет ничего общего с твоим спасением. Он был зверем.
— Я заслуживала этого.
Кейн опустился на колени рядом с креслом матери и взял ее за руки. Она попыталась высвободиться, но он не позволил ей это сделать.
— Никакая женщина не заслуживает того, чтобы ее били. Мама, разве ты не понимаешь этого? Мой отец был мерзавцем, издевающимся над тобой только потому, что он имел такую возможность. Потому что он был сильнее тебя. И потому, что получал от этого удовольствие.
— Нет! Я заслуживала! А он был святой. — Тут мать наконец-то высвободила руки и поднялась на ноги.
Худенькая и стройная, в шелковом платье серых тонов, она представляла довольно странный контраст с роскошными кариатидами, поддерживавшими огромный мраморный камин.
— Как ты смеешь?! — проговорила мать в ярости. — Как смеешь ты перечить своему отцу, если виноват в прегрешениях против Бога и природы?!
