Кэролайн Линден - Волшебство любви
Только когда он увидел мужчину, которого хорошо знал, и вежливо ему кивнул, стало окончательно ясно, что ему объявили бойкот. Лорд Денвере не стал отворачиваться, но густо покраснел и ответил едва заметным кивком. Эдвард прищурился, однако останавливать знакомого не стал. Он понимал, что на имя его, так или иначе, налипла грязь, даже если в газете и напечатали опровержение. До сих пор он не слышал ничего, что о нем говорят, но скорее всего это потому, что из уважения к покойному отцу он соблюдал траур и мало бывал в обществе.
Эдвард еще раз обошел фойе. Да, его действительно сторонились. Причем сторонились люди, которые даже не принадлежали к одному с ним кругу. За это он так не любил Лондон. Хотелось бы знать, с чем столкнулся Чарли, какие сплетни о себе услышал? Впервые Эдвард позавидовал умению старшего брата ко всему на свете относиться с насмешливым пренебрежением. Забыв о шампанском, которое обещал принести, Эдвард развернулся и направился к ложе. По крайней мере, Франческа казалась равнодушной к скандалу.
— Эдвард…
Он остановился. Ему показалось, или он действительно услышал свое имя? Теперь коридор был почти пуст, и из зала доносились аплодисменты, знаменующие начало следующего акта.
— Эдвард! — шепотом позвали его, и на этот раз он понял, откуда доносился шепот.
Луиза стояла в одной из ниш за портьерой. Она смотрела на него с мольбой и мукой. Увидев, что он ее заметил, Луиза поманила его рукой. Он не шевельнулся. Что ей на этот раз от него надо?
— Прошу тебя, Эдвард, — сказала она, и голос ее сорвался, когда она назвала его по имени. — Я только… Я прошу уделить мне всего лишь минутку, чтобы я могла объяснить…
Эдвард медленно пересек коридор. Она отступила в нишу, отодвинувшись к стене так, чтобы там нашлось место и для него. Эдвард прислонился плечом к углу ниши, чтобы заслонить Луизу от любопытных глаз.
— Добрый вечер, леди Луиза.
Она болезненно поморщилась. Ее нежно-голубые глаза покраснели, и кожа ее выглядела почти прозрачной. Она была по-прежнему красива, но сейчас казалась сделанной из очень тонкого стекла, готового разбиться от одного прикосновения.
— Что вы, должно быть, думаете обо мне… — сказала она тихо. — Я очень, очень сожалею, Эдвард.
Джентльмен постарался бы облегчить ее миссию; более нравственный человек по крайней мере признался бы себе в том, что рад тому, что она его бросила. Но Эдварду было все еще больно, и он спросил неумолимо-ровным голосом:
— Вы сожалеете? О чем же?
Луиза судорожно сглотнула ком, застрявший в горле.
— О том… о том, что произошло между нами.
Эдвард пытался напомнить себе, что ей всего лишь шел двадцать первый год, что в силе духа она значительно уступала Франческе.
— Зачем вы рассказали отцу?
— У меня не было выбора, — ответила она дрожащим голосом. — Он спросил меня, зачем вы приходили в тот день, и мне пришлось сказать ему, что свадьба откладывается, и затем он устроил мне допрос, который длился больше часа. Это продолжалось до тех пор, пока я не сломалась и не сказала ему то, что сказали мне вы. Я не знала, что он поступит так, как поступил, но… но я догадывалась, что он захочет расторгнуть помолвку. Вы должны знать… Вы должны понять… Мы находимся в очень стесненных обстоятельствах, на грани того, чтобы все потерять!
Эдвард сделал глубокий вдох; Холстоны жили на шикую ногу, и ничто в их стиле жизни не указывало на близость разорения. Граф Холстон, пожалуй, мог бы урезать расходы и начать экономить средства, вместо того чтобы доводить семью до грани банкротства.
— Тогда зачем вы дали мне слово?
— Я не собиралась его нарушать! — чуть не плача, сказала Луиза. — Я хотела, чтобы вы мне доверяли, и я хотела быть достойной вашего доверия. Когда я давала вам слово, я действительно собиралась его сдержать. Пожалуйста, поверьте мне! Но кому, как не вам, знать, что семья — это самое главное, и интересы семьи выше любых обещаний.
Эдвард помнил, что братья советовали ему ничего не рассказывать Луизе. Он отверг их аргументы, потому что она была дорога ему настолько, что он открыл ей омерзительную семейную тайну, чтобы предупредить ее, подготовить к тому, что могло произойти. И все же… его действиями на самом деле руководило чувство долга. Он доверял ей, это верно, но рассказал он ей не потому, что испытывал потребность поделиться с ней, а потому, что считал, что будет несправедливо оставить ее в неведении. Он поспешил к ней не потому, что нуждался в ее совете или сочувствии. Он считал своим долгом, долгом жениха, поставить свою невесту в известность о том, что может угрожать его — их — дальнейшему благополучию. И он исполнил свой долг, точно так же, как он бы исполнил любые иные обязательства перед ней, когда она стала бы его женой.
Долг и обязательства. Его научили с почтением относиться к этим понятиям, и никогда ему в голову не приходило уклоняться от выполнения своих обязательств. Как странно, что именно отвратительный семейный скандал и потеря будущей жены наглядно продемонстрировали ему, в какие тесные рамки могут загнать человека долг и обязательства и насколько свободнее можно чувствовать себя без этих тисков.
— Почему вы пожелали выйти за меня замуж, Луиза? — спросил он тихо. — Просто ради денег, чтобы спасти свою семью?
— Нет! Конечно, нет! — огорченно воскликнула она. — Вы мне были очень дороги, Эдвард. Мы так похожи — вы и я, мы оба так обязательны, так разумны. Мы всегда понимали друг друга, нам было хорошо вместе. Я всегда представляла, как тихо и мирно мы будем вместе жить. И думать об этом мне было легко и приятно, потому что мы были во всех смыслах идеальной парой. И наши семьи дружили.
Возможно, она была в точности такой, как он. В конце концов, именно по этим перечисленным ею причинам он и выбрал ее. Он стал ей дорог, потому что все указывало на то, что ей следует проникнуться к нему теплыми чувствами, во многом именно так все было и с ним. И именно вследствие всего перечисленного он никогда бы по-настоящему ее не полюбил.
У Эдварда, словно пелена упала с глаз. Она была ему дорога, он привязался к ней, сильно привязался, но эта привязанность не могла быть любовью. Он чувствовал себя преданным, когда Луиза обманула его доверие, он был потрясен тем, как грубо, как бессердечно с ним обошлись, и слухи, вызванные этим поступком семьи Холстонов, привели его в ярость. Но что касается самой Луизы, то она не разбила ему сердце, не причинила душевных страданий тем, что бросила его. Он был как Ромео, который считал, что любит Розалинду, лишь до тех пор, пока не встретил Джульетту и не понял, чего на самом деле хочет.
