Элоиза Джеймс - Роман на Рождество
Финчли оглядел красиво обставленную старинную спальню. Герцогиня Бомон распорядилась поместить герцога Вильерса в королевские апартаменты. Герцог непременно оценил бы иронию судьбы, если бы пробыл в сознании достаточно долго, чтобы увидеть, куда его поместили.
– И еще: давайте ему много жидкости, если сможете заставить ее проглотить, – посоветовал Треглоун, направляясь к двери. – Я постараюсь заехать сюда позже, если смогу. У нас тут то и дело роды, а повитуха сама недавно родила. Так что у меня нет времени на исправление ошибок лондонских эскулапов! – Он презрительно фыркнул и вышел.
Финчли посмотрел на своего господина. Тот лежал на кровати неподвижно, вытянувшись во весь рост, словно уже приготовился к приходу гробовщика.
Глава 42
20 декабря
Имение Бомона находилось в Дорсете, возле городка Стеринстер-Ньютон, по меньшей мере в трех днях пути от Лондона. К концу третьего дня путешествия, уже в сумерках, карета, в которой ехали Джемма и Поппи, остановилась у гостиницы «Кольцо из роз». Навстречу тут же выбежал хозяин, сиявший от счастья, что удостоился посещения не одной, а сразу двух герцогинь.
– Ваши светлости, госпожи герцогини, – затараторил он, довольно потирая руки. – Ваши слуги уже все приготовили, чтобы удобно вас разместить!
– Чудесно, – ответила Джемма.
– Его светлость тоже уже изволили прибыть, – сообщил ей хозяин.
– Вот как? – удивилась она. – Я думала, Бомон еще занят на последнем в этом году заседании парламента, и уже начала бояться, что оно никогда не кончится. Должно быть, он мчался как ветер, чтобы догнать нас.
Однако когда обе дамы вошли в гостиницу, стало ясно, что хозяин имел в виду совсем не Бомона. Проходя мимо открытой двери общей залы, Поппи заглянула внутрь и остановилась как вкопанная: в конце залы за одним из столов сидел, привалясь спиной к бревенчатой стене, молодой человек – высокий, одетый во все черное, с зачесанными назад волосами, чей облик неопровержимо свидетельствовал о благородном происхождении.
Это был Флетчер. Он заметил приросшую к месту Поппи и в знак приветствия поднял пивную кружку.
Просто растаяв от радости, юная герцогиня восторженно помахала мужу рукой, как пятилетняя девочка. Он сидел, вытянув вперед ноги, и не казался таким элегантным, как обычно: камзол нараспашку, на шее простой шейный платок.
От восторга у Поппи даже немного закружилась голова, и юная герцогиня чуть ли не бегом бросилась по узкому коридору догонять Джемму.
– Попробую угадать, что случилось, – сказала та, окинув взглядом подругу. Похоже, Бомон все еще дискутирует в парламенте по поводу конца цивилизованного мира.
– Флетч приехал, – прошептала Поппи. – Он здесь, в этой гостинице.
– И проведет ночь в твоей комнате? – озорно посмотрела на подругу Джемма.
– Не знаю…
– Скажите, любезный, – повернулась герцогиня Бомон к хозяину, – сколько комнат зарезервировано для наших гостей?
– Сейчас вы, ваша светлость, ваша спутница и герцог занимаете три моих лучшие комнаты, – кланяясь, ответил тот. – Еще шесть предназначены для вашего окружения. Я надеюсь, что у меня вы найдете все необходимое для удобного ночлега.
При мысли о предстоящей ночи у Поппи упало сердце – любовные утехи с Флетчем ее по-прежнему страшили. Так с какой стати ей желать, чтобы он провел ночь у нее?
– Я ему прискучила, – прошептала она с грустью.
– В таком случае почему бы тебе не войти к нему в комнату обнаженной? Посмотришь, что будет. Спорим на мою лучшую шахматную доску, что ты проведешь с ним ночь?
– Это было бы слишком неловко, – пробормотала Поппи, ужаснувшись, что могла даже подумать о таком бесстыдстве.
За ужином Флетч и Джемма поддразнивали друг друга и напропалую кокетничали, а Поппи все время молчала, словно глупенькая младшая сестренка, которой разрешили составить компанию взрослым.
Герцог захватил с собой номер «Тэтлера».[19]
– У меня не было времени его прочесть, – сказал он, – но, думаю, там вряд ли одобрительно высказываются о вашем рождественском приеме.
– Позвольте мне взглянуть! – Джемма выхватила газету у него из рук и стала быстро просматривать. – Но тут пишут не о моем приеме, а о вас, Флетч. О, ваша недавняя речь в палате произвела большое впечатление.
– С каких это пор «Тэтлер» занялся политикой? – удивился Флетч.
– Поздравляю. – Поппи коснулась его руки, и на мгновение их глаза встретились.
Джемма перевернула страницу.
– А вот и заметка о моем приеме, – сказала она. – Но кажется, не столько о приеме, сколько о моем брате. Ввиду приближающейся кончины герцога Вильерса предлагается высылать завзятых дуэлянтов во Францию вместе с сестрами, которых обвиняют, цитирую, «в таком преступлении, как крайняя вульгарность» Ну уж вульгарность мне совершенно не свойственна.
– По-вашему, это слово применимо только к другим людям? – спросил герцог.
– Естественно. Кстати, я вкладываю в него самые разнообразные значения.
– Например?
– Целомудренность.
Флетч расхохотался. Занятый игривым разговором с Джеммой, он почти не смотрел на жену, а она просто не могла отвести от него глаз. Он уже не выглядел записным франтом, как раньше, хотя камзол по-прежнему идеально сидел на его ладной широкоплечей фигуре.
– В вашем лексиконе наверняка есть такие слова, которые вы никогда не применяли к собственной персоне, – заметила Джемма. – Правда, Поппи? Помоги-ка мне, дорогая! Ну, скажем, слабый, вялый?
– Да, это слово может относиться к кому угодно из мужчин, но только не ко мне, – быстро сказал Флетч.
Поппи ничего не поняла из их разговора, но на всякий случай улыбнулась.
– В отношении себя я бы применил слово «феникс», – продолжал герцог. – Как бы ни был силен жар пламени, феникс, сгорая, всегда возрождается к жизни.
– О чем вы говорите? – не выдержала Поппи.
Джемма только хихикнула в ответ, а Флетч бросил:
– О вульгарных вещах, дорогая.
Мать всегда внушала Поппи, что леди не должна замечать вульгарных вещей. Но почему Джемма и Флетч о них заговорили?
– Не могли бы вы объяснить мне, в чем дело? – попросила она. Слышавшая их беседу служанка тоже прыснула, отчего любопытство Поппи только усилилось.
– Эту честь я предоставляю вам, – ответила герцогу Джемма.
Флетч посмотрел на жену.
– Феникс, о котором идет речь, – это мужской орган, – сказал он.
– Ну конечно! – сообразила Поппи. – А пламя – это сифилис?
– Нет! – поспешно ответил герцог. – Я тебе потом объясню.
– Мне кажется, я и так все поняла, – пожала плечами Поппи. – Шекспир писал: «Растают замки, как мираж в пустыне». А ты хотел сказать, что твой феникс не тает.
