Барбара Картленд - Оттенки страсти
– Его светлость прибывает поздно вечером, не так ли? Пожалуйста, проследите за тем, чтобы Западное крыло было готово к его приезду. И прошу вас, ни в коем случае ни слова его светлости о том, что я здесь. Предупредите и остальных слуг. Это мой категорический приказ! Завтра утром я уезжаю в Лондон.
– Слушаюсь, ваша светлость! – Дворецкий почтительно поклонился и с самым невозмутимым видом покинул комнату.
Итак, Питер возвращается домой. Очень скоро он будет рядом с ней. На расстоянии каких-то нескольких ярдов. Что из того? Она не может, нет, она не должна видеться с ним. Вот если бы узнать, как он относится к ней сейчас. Увы! Она может судить лишь о собственных чувствах, а она испытывала просто неуемное желание, страстное, всепоглощающее, такое сильное, что оно даже пугало ее своей необузданностью.
Поскольку точное время прибытия Питера не было известно, Мона постаралась как можно раньше удалиться к себе и улеглась в кровать. Она и не собиралась спать, но, как это часто бывает, усталость взяла свое. Несколько бессонных ночей сделали свое дело, и она уснула сном младенца, едва коснувшись щекой подушки. Она спала крепко, без сновидений, но внезапно проснулась от какого-то внутреннего предчувствия. Сейчас что-то произойдет, подумала она, вперив испуганный взор в темноту и прислушиваясь к глухим ударам собственного сердца. Кто-то медленно шел по коридору прямиком к ее спальне.
Это, наверное, слуга, проверяет, не забыли ли где в доме выключить свет, постаралась успокоить она себя и улыбнулась своим детским страхам, но сердце забилось еще сильнее. Вот кто-то осторожно взялся за ручку двери и медленно приоткрыл ее. Мона в страхе забилась в самый дальний угол кровати, стараясь ничем не выдать своего присутствия. Тяжелые шторы, почти не пропускавшие свет снаружи, делали из ночного гостя невидимку. А Мона между тем лихорадочно пыталась сообразить, кто бы это мог быть: самые нелепые мысли, одна страшнее другой, проносились в ее голове. Мужчина – фигура говорила об этом совершенно точно – пересек комнату и подошел к окну. Он шел тихо, но не делая ни малейшего усилия, чтобы скрыть свое присутствие в комнате. Вот он отдернул одну из штор, и Мона почувствовала, как у нее екнуло сердце. У окна стоял Питер и задумчиво смотрел на луну. Сколько он простоял так, погруженный в свои мысли, Мона не смогла бы сказать определенно. Яркий лунный свет лился в комнату, и причудливые тени скользили по стенам и потолку. Питер стоял к ней спиной, и она не видела выражения его лица.
Но что-то подсказывало ей, что мужа привели в эту комнату те же воспоминания, что будоражили и ее память все последние бессонные ночи. Их первая ночь в Тейлси-Корт. Тогда ей вдруг стало неожиданно грустно и одиноко в огромном доме, где все было еще таким чужим. Когда Питер уснул, она осторожно выскользнула из-под одеяла, порхнула к распахнутому настежь окну. Стояла тихая летняя ночь. И хотя ночь была безлунной, света хватало. Окружающий мир, погруженный в сон, казался воздушным и призрачным. Вдали отчетливо проступали темные силуэты неподвижно замерших скал. Они словно вслушивались в недоступную человеческому слуху музыку, льющуюся с небес. Мона завороженно разглядывала всю эту красоту, забыв о времени и даже не обращая внимания на то, что от прохладного ночного воздуха ей уже стало зябко. Но в этот момент она услышала за спиной шаги мужа. Питер молча подошел к окну и, не говоря ни слова, обнял ее. Так они стояли долго-долго, уже появилась первая тусклая полоска света на востоке, когда Питер, подхватив Мону на руки, снова отнес в кровать.
– Дорогая, у нас впереди еще много рассветов, – проговорил он ласково.
«Много рассветов»! Тогда эти слова прозвучали как обещание. Неужели они пророческие, его слова, и страшная долгая ночь, полная взаимного непонимания и нелепых недоразумений, подходит к концу? Неужели у них будут еще впереди сияющие солнечным светом рассветы, предвестники нового дня?
Сердце забилось сильнее в счастливом предчувствии. Так, значит, Питер все еще любит ее! Недаром же он пришел именно в эту комнату. В ее комнату, где каждая вещь, шелковые шторы на окнах, фотографии на стенах, миниатюрные безделушки, разбросанные повсюду, все-все напоминает об их прежней жизни.
Послышался тяжелый вздох. Питер, не подозревавший о том, что жена находится рядом, тем не менее, явственно ощущал ее присутствие. Одиночество и неопределенность будущего давили на него страшным грузом. Ведь, как известно, стену всегда легче возвести, чем потом разобрать по кирпичикам. Вот он приехал домой и весь вечер провел в плену воспоминаний о прошлом. Приготовленные для него апартаменты в Западном крыле показались ему чужими, холодными и неуютными. Ничто не радовало его взор, и ноги сами понесли его на половину Моны. Нет, он вовсе не собирался растравлять старые раны и причинять себе новую боль. Просто ему захотелось еще раз увидеть ту самую комнату, в которой он был когда-то так счастлив. И это, как ни странно, принесло его душе покой. Слабый запах любимых духов Моны витал в комнате, создавая ощущение, что она здесь, рядом. Нет, он пришел не на пепелище. В этой комнате теплилась жизнь, и он вдруг почувствовал умиротворение. Все будет хорошо, мелькнуло у него. Он круто развернулся и замер, пораженный.
Столп лунного света упал на кровать. Огромное ложе под резным балдахином, атласное покрывало сверху, смятые подушки – все утопало в потоке серебристого света. И в этом серебряном мареве, среди одеял и подушек застыла хрупкая фигурка и безмолвно взирала на него округлившимися от ужаса глазами. В первый момент Питер подумал, что это ему мерещится. Не иначе, игра воспаленного воображения, но нет! Вот две темные косы упали на грудь, словно заключили бледное личико в рамку. Какая же она бледная, мелькнуло у него, а уже в следующее мгновение он увидел, как взволнованно поднимается и опускается ее грудь под тонким кружевом ночной сорочки, и все вдруг сложилось воедино, и он понял, что это – не сон. Перед ним сидит живая женщина, и эта женщина – его жена.
– Питер! – выдохнула она едва слышно.
– Мона! – растерянно прошептал Питер. – Ты здесь! Я и понятия не имел, что…
– Я предупредила слуг, чтобы тебе не сообщали. Завтра утром я уеду.
Голос ее сорвался, и в комнате повисла тягостная тишина. С чего начать? Что сказать? Месяцы, проведенные врозь, встали между ними, словно прутья железной решетки, и каждый очередной месяц, проведенный в разлуке, лишь увеличивал прочность этой решетки. И все же это ее Питер, это тот человек, которого она любит. И он совсем не похож на того разгневанного мужчину, который в одночасье лишил ее и своей любви, и своей защиты. При воспоминании о тех страшных минутах у нее заныло сердце. И одновременно она почувствовала страстное желание прикоснуться к нему. Она просто прикоснется к его руке, а потом скажет…
