Киран Крамер - Скажи герцогу «да»
Сердце его обливалось кровью, когда он хрипло произнес:
— У тебя есть шанс найти свое счастье в Лондоне, так что уезжай.
Так будет лучше: для нее, не для него, — и он должен был это сказать.
— Ты ошибаешься. — В глазах ее горел упрямый огонь. — Я нигде не буду счастлива без тебя. Уж лучше я останусь здесь и выйду замуж за герцога. По крайней мере он дал мне слово, что не станет тебя преследовать. Это послужит мне утешением.
— Ему ни в чем нельзя верить, — вздохнул Люк.
Дженис покачала головой:
— Зачем все усложнять? Разве ты сможешь без меня?
Она подняла на него взгляд из‑под длинных влажных ресниц.
— Будешь ли ты скучать по мне, Люк Каллахан?
Будь он проклят за то, что открыл слишком много! Ей не станет легче, если она узнает, что он будет не просто скучать, а страдать.
Наступило продолжительное молчание, пока он раздумывал, что ей сказать. Заглянув в ее глаза, Люк увидел там всю свою надежду на счастье. Когда она уедет, эта надежда превратится в прах.
Как бы ему хотелось, чтобы она вообще никогда не пробуждала в нем этих чувств!
— Ты боишься признаться в этом, не правда ли? — Голос ее звучал почти торжествующе. — Но уже слишком поздно. Ты этого не сказал, но тоска в твоих глазах красноречивее слов говорит, что тебе без меня не будет жизни. Ты просто пытаешься меня защитить.
Он сердито посмотрел на нее. У него больше ничего не осталось, ни одного аргумента. Она забрала все. И вот его жизнь оказалась в ее руках. И внезапно его охватил гнев.
— Все было в порядке, пока не появилась ты! Ты разрушила все мои представления о том, как жить. — Стена, которой он окружил себя, обрушилась, превратившись в обломки, которые теперь лежали у его ног. — Ты думаешь, я смогу жить, зная, что ты отдалась подлецу?
— Тебе и не придется. — Она схватила его за руку. — Ты не рассматривал другую возможность. Я убегу вместе с тобой. Меня не волнует мой титул и состояние. Мне безразлично, что ты грум, а я леди. Давай убежим. Прямо сейчас. Я люблю тебя. И хоть ты не сказал этого прямо, я знаю, что тоже любишь меня.
Он отстранился от нее.
— Это безумие. — Она озвучила самую нелепую идею из всех, что ему когда‑либо доводилось слышать. И его возмутило, что она так легко и свободно играет со своей жизнью.
— Почему? Почему мы не можем убежать? — Лицо ее все еще светилось этой дурацкой надеждой.
Потому что он недостоин ее; потому что не заслуживает привилегии даже просто находиться рядом с таким ангелом, с этой нежной девушкой, в сердце которой так много любви, что она готова бросить все ради сомнительного будущего с обычным конюхом.
Она не хотела понимать это, но он ее погубит, поскольку не имеет понятия, как надо любить, не знает, как жить среди людей и давать им то, в чем они нуждаются. Так что это ходячее несчастье могло принести ей, кроме боли?
Люк судорожно сглотнул.
— Я не позволю губить тебе свою жизнь из‑за меня.
— Я и не собираюсь. Наоборот: буду заново строить! — воскликнула она с таким жаром, что едва не опалила ему душу.
Люк оставался непреклонен, и она в недоумении уставилась на него. Лицо ее побледнело.
Вот и отлично! Пусть лучше возненавидит его.
— И я не позволю тебе выйти замуж за Холси, — добавил он резко.
Дженис покачала головой:
— Попробуй меня остановить. Я выйду за него, непременно, черт тебя возьми! Раз ты не хочешь бежать со мной, я это сделаю.
В отчаянии она толкнула его в грудь.
— Дженис…
— Так что ты выбираешь? Мы с тобой вместе, как муж и жена, или я… выйду замуж за него?
— Ни то ни другое. Ты возвратишься в Лондон незамужней леди, а потом найдешь себе мужа, который станет обращаться с тобой так, как ты того заслуживаешь: с любовью и уважением.
Дженис коротко рассмеялась:
— Ты не настолько могуществен, Люк Каллахан. Может, ты и сумел растоптать мою любовь своим сапогом — потому что это она, любовь, — но заставить меня делать то, чего я делать не хочу, не можешь.
— Я могу поговорить с твоим отцом о Холси…
— Да, а я скажу, что ты крайне ненадежный источник информации: всего лишь грум из конюшни, недовольный хозяином.
В ярости от разочарования и неудовлетворенности Люк крепко сжал ей руку и едва ли не прошипел:
— Послушай меня: если я говорю, что, выйдя за Холси, ты подвергнешь себя опасности, значит, так оно и есть. И угроза исходит не только от него. Я собираюсь расправиться с ним и не хочу, чтобы пострадала и ты.
— Расправиться? — Дженис нервно хохотнула. — За что? Чем он тебе не угодил? Это как‑то связано с твоей матерью? Кстати, вынуждена с сожалением тебе сообщить, что тот дневник был уничтожен. Вдовствующая герцогиня приказала садовнику сжечь его в печи, обогревающей теплицу. Я хотела сообщить тебе об этом, но не имела возможности.
Ему пришлось напрячь все свои силы, чтобы сохранить выдержку. Стало быть, его миссия… провалилась: монахини по‑прежнему уязвимы; его мать и отец не отомщены.
Дженис, должно быть, почувствовав его боль, мягко сказала:
— Даже если бы дневник нашелся и в нем оказались свидетельства дурного обращения с твоей матерью, теперешний герцог не несет за это ответственности.
Но он будто ее не слышал и смотрел сквозь нее. Ей с трудом удалось заставить его сосредоточиться.
— Возможно, виноват в случившемся кто‑то другой, но, за исключением вдовы, все остальные члены семьи мертвы. — Дженис глубоко вдохнула. — Я узнала кое‑что интересное из прошлого этого семейства. Кое‑что важное. Но видимо, это не имеет отношения к твоей матери.
— Что?
— Насчет того утопленника… Вдовствующая герцогиня сказала, что отец Холси, Рассел, намеренно оставил своего брата Эверетта умирать.
Люк испытал новое чудовищное потрясение, услышав реальные подробности семейных событий, полную картину которых ему никак не удавалось сложить.
— У меня создалось впечатление, что смерть Эверетта была какой‑то нелепой, — заметила Дженис. — Рассел просто оказался вдали от пруда, в то время как его брат стал тонуть и попытался выбраться из воды. Вот и все, что мне удалось выведать у вдовствующей герцогини.
Люк сокрушенно покачал головой: ну и семейка! Столько зла. Столько жестокости. И оба его родителя, как оказалось, стали жертвами.
— Я понимаю, как трудно будет идти дальше, учитывая, что история твоей матери здесь, очевидно, была далеко не приятной, — между тем продолжала Дженис. — Но должна тебе напомнить: Холси — могущественный герцог, и никто не посмеет его обвинить за то, что с ней случилось, а ты всего лишь грум, которого и слушать‑то никто не станет.
