Гейл Мэлин - Любовь и долг
Она последовала его совету.
— Вот и хорошо. А теперь прошу меня извинить, мне надо проследить, чтобы напоили лошадей.
Глядя ему вслед, Дсзирэ решила, что его походка напоминает движения сильной дикой кошки.
Довольно неопрятная девушка принесла тарелку с хлебом, нарезанной домашней колбасой и стакан вина, но у Дезирэ не было аппетита, и она стала пить маленькими глотками терпкое красное вино.
— Вы не притронулись к еде. Дезирэ вздрогнула, расплескав вино.
— Вы всегда так подкрадываетесь к жертве? — воскликнула она, вытирая пятно, расползшееся на юбке.
Он расхохотался и сел рядом.
— Да, я наделал шума больше, чем целый полк. Просто вы о чем-то мечтали и не слышали моих шагов, сеньорита.
Его смех был так заразителен, что она перестала хмуриться и улыбнулась.
— Попробуйте этим. — Он протянул ей большой чистый носовой платок.
— На нем останутся пятна.
— Ну и что?
Дезирэ протянула руку, и их пальцы соприкоснулись.
Рафаэль отдернул руку, словно обжегшись. Он понял, что она почувствовала то же — жаркий укол желания!
— Принести вам другой стакан?
— Нет, спасибо, — пробормотала она, делая вид, что занята пятном на юбке.
— И есть тоже ничего не будете?
— Я не голодна. — Собравшись с духом, она подняла на него взгляд, а ему захотелось сжать ее в своих объятиях и поцеловать. Но она доверилась ему. Она сейчас под его защитой, и честь требует, чтобы он обращался с ней так, как он обращался бы с сестрой Изабеллой.
Вот когда они прибудут в Бургос… другое дело.
— Я немного устала. Плохо спала ночью, — чтобы нарушить неловкое молчание, Дезирэ сказала первое, что пришло ей в голову.
— Вы боитесь того, как отнесется к вашему приезду брат?
Дезирэ снова удивилась его проницательности.
— Он рассердится, но я надеюсь, что он не сможет отослать меня обратно.
Рафаэль не нашелся, что сказать, поскольку неожиданно понял, что, будь он на месте брата этой девушки, он бы ее ни за что не отпустил.
А она вдруг почувствовала, что разочарована, но тут же себя одернула. Почему это она решила, что ему небезразлично, останется она в Испании или нет?
Снова наступило молчание. Наконец Дезирэ не выдержала.
— Далеко еще до Бургоса? — спросила она, вставая.
— К вечеру будем там. — Рафаэль тоже поднялся. — Если только не сломается ось или мы не встретим французский патруль.
— Вы не любите французов, сеньор?
— А вы? Я думал, все англичане ненавидят Наполеона.
У Дезирэ упало сердце. Она не нашлась, что ответить. Но Рафаэль уже думал о другом.
— Нам пора!
— Как мне не хочется садиться в эту карету, — со вздохом сказала Дезирэ.
— Вы предпочли бы ехать верхом? — удивился Рафаэль.
— Разумеется. Разве испанские дамы не любят ездить верхом?
— Большинство предпочитают оставаться в каретах… подальше от солнечных лучей.
— У меня есть широкополая шляпа. Мольба, прозвучавшая в ее голосе, заставила Рафаэля сдаться и он скрылся в конюшне и вскоре вышел, ведя на поводу хорошенькую черную кобылку.
— Ах, какая прелесть! — восхитилась Дезирэ.
— Я купил ее в подарок своей сестре Элене.
— А ваша сестра не будет недовольна тем, что я…
— Нет, я уверен, Элена не стала бы возражать.
— Обещаю, что буду очень осторожна, — заверила его Дезирэ и подошла к кобылке.
— Вы уверены, что ничего не забыли? — В глазах Рафаэля блеснул озорной огонек. — Было бы непростительно испортить такой восхитительный цвет лица.
— Ах, да! Шляпа! — Зардевшись от неожиданного комплимента, Дезирэ бросилась к экипажу.
Она была удивлена, обнаружив, что ее чемодан стоит под сиденьем кучера. Неужели он не поместился в багажном отделении кареты?
— Разрешите помочь вам.
Рафаэль достал чемодан, и она вынула из него шляпку — довольно легкомысленное сооружение из тонкой соломки с голубыми шелковыми лентами.
Рафаэль, поставив чемодан на место, начал отдавать распоряжения верховым, а Дезирэ озиралась в поисках какой-нибудь подставки, чтобы сесть в седло.
— Разрешите.
Рафаэль, обхватив ее за талию, легко поднял в воздух и водрузил на элегантное дамское седло — тоже, по-видимому, купленное в подарок.
Чувствуя, что за ней наблюдают, Дезирэ сосредоточила внимание на поводьях. Но маленькая кобылка оказалась смирной, и Дезирэ расслабилась.
— Нравится?
— Вашей сестре повезло.
— К сожалению, у нее не все в порядке со здоровьем.
— Я вам сочувствую, сеньор.
Искренность, прозвучавшая в ее голосе, позволила Рафаэлю предположить, что ей знакомо чувство сострадания.
— У вас в семье тоже кто-то болел?
— Моя мама была много лет инвалидом.
Некоторое время они ехали молча, но это молчание не было тягостным. Дезирэ наслаждалась ездой.
А Рафаэль, убедившись, что она умелая наездница, занимал ее разговорами, удивляясь, что она разбирается во многих вещах не хуже мужчины.
— Никогда бы не подумал, что встречу девушку, которая лучше меня знает повадки форели, — признался он после того, как они обменялись несколькими репликами по поводу рыбалки.
— Надеюсь, вы не из тех, кто придерживается мнения, будто женщинам пристало заниматься лишь вышиванием? — спросила Дезирэ с притворно-скромной улыбкой.
— Я не такой уж ретроград, как вы думаете, мисс Кавендиш. Мой отец был известным ученым, и когда мне было двенадцать лет, мы проехали с ним всю Европу, навещая друзей, с которыми он переписывался. Среди них было несколько весьма умных женщин.
— Вы тогда научились так хорошо говорить по-английски?
— Да. В Европе я вообще обнаружил в себе склонность к языкам. Когда мы вернулись домой, отец нанял мне учителя и я, кроме английского, выучил еще и французский.
— Разве вы не учились в школе? — поинтересовалась Дезирэ, вспомнив, как ее мать была против того, чтобы Этьена отдали в интернат, хотя на этом настаивал сэр Уильям.
— Мой отец считал, что он может дать мне больше. Но потом я поступил в университет в Саламанке.
Именно здесь, в этом древнем центре культуры, Рафаэль проникся идеями либерализма, свободы и равенства. Несмотря на всю свою ученость, его отец был приверженцем старых традиций, свободомыслие было ему чуждо. А Рафаэль жадно интересовался войной американских колонистов, восставших против господства Великобритании.
События последнего времени во Франции взволновали его, но потом он, как и многие другие, с ужасом наблюдал, как попираются идеалы свободы. Поражение тех, кто развязал кровавый террор, и появление Наполеона на какое-то время вселило в него надежду на то, что республика возродится. Но жизнь показала, что корсиканец отнюдь не был поборником свободы.
