Вирджиния Спайс - Роковые цветы
Что значишь ты, Рим, перед гладиатором с обнаженным клинком и лоснящимся бронзовым торсом, у ног которого простерт менее удачливый раб!..
Просвещенный Рим, что ты перед злобной улыбкой императора?..
Флавий стиснул зубы. Ненависть была в его думах, и настроение, близкое к отчаянию. Он, сильный, могучий, прекрасный Юлий, скоро взойдет на Палатин и поклонится Германику.
Шум голосов отдалился, теперь патриций слушал только звон канатов и обрывки приказаний капитана. Выпрямившись во весь свой рост, префект смотрел прищуренными глазами на подымающееся впереди видение в бликах реки. Он молча, без улыбки, ждал свидания с городом, который сулил ему много наслаждений. Город, о котором он мечтал все эти месяцы, и который теперь, вблизи, стал ему так ненавистен.
В огромной круглой зале со стройными колоннами и полом из редкого лунного камня собрались придворные и приближенные императора. Речь здесь лилась свободно, и мысли, угодные императору, высказывались громко, ведь прекрасная акустика приемных залов дворца Цезарей способствовала тому, чтобы подобострастные речи были услышаны Домицианом. Впрочем, собравшиеся здесь не были пустым скопищем, в огромном зале образовалось несколько кружков, где велись замысловатые беседы. Некоторые придворные переходили от кружка к кружку, бросая несколько остроумных фраз и тем самым легко изменяя ход споров. Таков был консуляр Цивика Клемент, весельчак и баловень судьбы. Его огромное неиссякаемое богатство позволяло ему получать удовольствие от жизни, не сдерживая своих буйных фантазий. Выходки консуляра поражали даже Рим, привыкший к расточительству. Цивика же только посмеивался и говорил, будто видит свое истинное предназначение в том, чтобы удивлять сей Вечный город.
– Пока Рим обо мне говорит – я жив! – часто восклицал он.
О его смерти затем тоже много говорили, но шепотом, в тайных покоях, ибо Цивика Клемент, друг и соглядатай Домициана, был убит самим императором по доносу. Накануне казни Домициан был милостив к консуляру, и, прогуливаясь с ним в дворцовом саду, он указал на человека в конической шапке, сидящего у постамента одной из статуй, и сказал:
– Хочешь, завтра мы послушаем этого негодного раба?
– С удовольствием! – воскликнул Цивика, рассмеявшись. – Уж если у императора достает времени беседовать с такими людьми, что говорить о его верном слуге! Я вижу, сей человек беден, и затеряйся он в толпе, то вовсе перестал бы существовать, ибо кто безвестен, тот не существует! Но здесь, у подножия прекрасной мраморной Урании, он кажется сущим чудовищем! Кто он?
– Это продавец соленой свинины. В Транстиберине он существует, – ответил Домициан, глядя в глаза Цивике.
– Ты говоришь загадками, – рассмеялся тот, и брови его округло поднялись, собрав морщины на лбу. – А между тем, этот урод святотатствует против искусства. Посмотри, как портит он одну из девяти муз Аполлона, так дивно завернувшуюся в складки пеплума! Экое чудовище!
– Мне нравится, что ты так радеешь об искусстве, ибо лишь оно вечно, – проговорил Домициан, срывая розовый бутон.
– И небо! Бескрайнее латинское небо, обиталище бессмертных богов! О, как оно прекрасно и многоцветно! Фимиам и амброзия витают в эфире, а сейчас, взгляни, Цезарь, – расплавленное золото растекается над Римом!
– Ты не заметил важной детали, Цивика, – спокойно возразил Домициан. – Вон те красные полосы с рваными краями похожи на дымящуюся кровь.
Странная тень пробежала по лицу консуляра.
– Я не поэт, – продолжал император. – Мне не угнаться за тобой, друг мой Цивика. Но нас ждет прекрасное вино! Идем же! Воздадим хвалу всемилостивым богам мареотским белым из лучшего виноградника Александрии, что раскинулся на берегу озера!
Клемент облегченно вздохнул, а император длинными нервными пальцами смял бутон, вонзая ногти в нежные лепестки, и швырнул в сторону Урании, наполовину окунувшейся в алые лучи закатного солнца.
Когда эта величественная пара прошла мимо, торговец из Транстиберинского квартала поднял глаза из-под кустистых бровей и проводил ее долгим взглядом. Удаляющийся смех Цивики Клемента долетел до мраморных муз, скрывающихся в кущах, и вызвал слабый крик торговца, который, дрожа обхватил камни, а потом вскочил вдруг, сорвал с головы, свою войлочную шапку и принялся топтать ее ногами…
Улыбаясь и поправляя завитые локоны, уже начавшие седеть, Цивика отошел от одной из групп и направился теперь к молодым дамам, расположившимся на стульях и в прекрасных креслах слоновой кости, привезенных сюда из дворца Птолемеев в Александрии.
– Ох уж и уморил меня этот софист Пета! – проговорил Цивика, притворно утирая лоб тыльной стороной белой холеной руки. – Скучнейший человек! Несравненная Афродита видно позабыла о нем, и теперь рядом с этим несчастным шествует Венера Либитина, обращающая в бегство всех хорошеньких женщин… Впрочем, нет! Может быть, некоторые из этих несравненных девушек желают опробовать свои чары на заплесневелом сухаре?
Раздался переливчатый смех девушек, их лукавые взгляды полетели в сторону круглоголового Петы, запальчиво говорившего что-то философу из Пирея в оливковом паллиуме, который слушал, по-птичьи склонив голову набок и устремив на собеседника томный взгляд коричневых с голубоватыми белками глаз. Ученых окружало несколько человек, желавших услышать ответ грека.
– Фи! Терпеть не могу этого Петы! – воскликнула одна из девушек и надменно вздернула округлый подбородок. При этом движении брызнули в разные стороны узкие лучики от драгоценной диадемы, венчавшей высокий розовый лоб. – Вы только взгляните на эти выпученные водянистые глаза и бледную кожу в пятнышках! Мне кажется, она всегда холодная. Фи!
Снова послышался чистый женский смех и восклицания: «Фи! Фи! Какая гадость!»
– О, женщины! – воскликнул Цивика, оправляя красивые складки белоснежной тоги. – Вы несправедливы. Сей ученый муж обладает умом, который по достоинству оценил император, ибо он лично пригласил его ко двору. Что же до внешности аллигатора… ну, что же поделаешь… Боги что-то даруют, а что-то отнимают. Оставим это!.. Я заявляю, что нет прекраснее и соблазнительней римских женщин! Хотел бы я взглянуть на то, как ученый муж станет гореть и корчиться от любви к одной из красавиц, присутствующих здесь. Право же, это будет забавно!
Одна из девушек вскочила с кресла и, шутя, стукнула консуляра по плечу сложенным веером из страусиных перьев.
– Ты скуп, Цивика, – закричала она, весело смеясь. – Юность дарит нам богатые яства, что насыщают и радуют глаз. Ты же собираешься потчевать нас старым сухарем.
