Лариса Шкатула - Последняя аристократка
Наиболее раскрепощенные студентки — в основном, подруги футуристов, которые считали, что стыд — пережиток прошлого, некий атавизм в человеческих отношениях и со временем отомрет — с удовольствием учились у него, на практике познавая основные положения индийских трактатов о любви.
Они шепотом рассказывали интересующимся о штуках, которые вытворял в постели начинающий юрист, отчего его слава Казановы росла, и было даже странно, что он ни разу не влип в историю вроде нежелательной беременности очередной подружки…
На Лубянку Аренского больше не вызывали. Он особенно и не задумывался, почему. Его голова была занята совсем другим.
Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. А именно случилось оно с тем самым лейтенантом НКВД, принявшим столь горячее участие в судьбе Аренского. Он попал под очередную чистку рядов ОГПУ. Уберечься от неё было невозможно, а поскольку руководство славной организации менялось часто, каждый вновь приходящий руководитель стремился убрать старые кадры, чтобы заменить их своими. Кажется, лейтенант даже не понял, за что его так наказали: лишили погон и отправили по этапу на Соловки. Как сказал один из его коллег, хорошо хоть не расстреляли.
Тайник лейтенанта остался нетронутым. Опальный офицер, оскорбленный в лучших чувствах, решил, что раз государство так бесцеремонно обращается со своими преданными гражданами, оно не заслуживает сокровищ, которыми лейтенант мог бы его одарить.
Если бы Наташа знала, на какой путь невольно толкнула Арнольда своим отказом, она бы, возможно, ещё подумала, стоит ли быть с ним такой жестокой. Но нынешний Арнольд никак не ассоциировался у неё с невысоким крепким подростком, который охотно обнажал в улыбке крепкие белые зубы между ними была щелочка, и его отец Василий Аренский шутил, что мальчишки с такими зубами — жуткие врунишки.
Тот мальчишка был скромен и деликатен и никак не походил на этого мощного самца, которого не остановила даже возможность погибнуть в рушащемся Аралхамаде. Она тогда немного испугалась его неистовства. Он словно носорог продирался сквозь заросли, круша и ломая молодые деревца то есть всевозможные моральные препятствия — они для него просто не существовали. Зов пола звучал для него куда громче всяких там принципов и условностей.
Она готова была аплодировать Верховному магу — Саттар-ака сотворил из скромного подростка нового человека, но это его творение было, как сказал бы Головин, неадекватным прежнему. Новый Аренский Наташу пугал так, как пугали всегда люди грубые и хамоватые. Она никогда не знала, как вести себя с ними. Отвечать тем же не могла, а не замечать их было невозможно
У неё не было своего места на земле, где она могла бы спрятаться от людей, которых ей не хотелось видеть. Была лишь небольшая квартира, откуда она должна была каждый день идти на работу, ехать в общественном транспорте и вздрагивать каждый раз, когда её грубо толкали или тискали. Не говоря уже о всяческих словесных перепалках, в которых окружающие так легко переходили на оскорбления…
Арнольд Аренский считал, что для близких отношений между ними достаточно лишь его желания, и если Наташа ему противится, то лишь потому, что не понимает своего счастья. А ещё он пребывал в убеждении: она просто побоялась разницы между ними в шесть лет и не знала, что четыре года в Аралхамаде дали ему больше, чем десять лет обычной жизни…
Конечно, такое объяснение было попросту примитивным, но Наташа дискуссий не хотела. Если ему так легче, она не станет его переубеждать.
Как бы то ни было, Алька с головой окунулся в институтские любовные приключения. Сначала студенты звали его Казановой, а потом дали прозвище Калигула. Мол, был такой император в Древнем Риме, который увлекался оргиями и творил на них всякие непотребства. Не то чтобы Аренский в своих похождениях был совсем уж белой вороной, но в целом студенты к "Кама-сутре" не тянулись. Более того, многие считали подобную гимнастику в постели извращением, потому и сравнивали Арнольда с похотливым императором.
— Оргии! — передразнивал остряков Арнольд. — Да с кем у нас их организовывать? Найдется в университете хоть один патриций?
Хорошо, в ту пору ОГПУ не слишком разбиралось в том, кто такие патриции, а то неосторожный студент мог бы и поплатиться за свои слова.
Правда, и откровенничал Аренский лишь со своим другом Рейно, чьим отцом был один из легендарных латышских стрелков. Отец ухитрился вовремя скончаться от полученных ран и не разделил судьбу многих своих товарищей, которые время от времени исчезали без следа в подвалах Лубянки. Они слишком много знали о том, как на самом деле творилась революция, и этими знаниями мешали романтизации образа революционеров.
Рейно вовсю пользовался льготами отца, даже имел повышенную стипендию. Возле Альки он крутился потому, что тот был знаком с самыми красивыми студентками, и рядом с ним невысокому, худощавому и бледному, невидному Рейно нет-нет да что-нибудь перепадало.
— Плебеи, — поддакивал он своему якобы кумиру. — Разве они умеют обращаться с девушками? На сено повалил, юбку задрал, вот и вся прелюдия. Сила есть — ума не надо.
Но откровения Арнольда, почерпнутые в тереме Аралхамада, он выслушивал внимательно и впоследствии не раз повторял, что новое — хорошо забытое старое.
Приобретенные знания помогли Рейно завлечь в свои матримониальные сети хорошенькую, но глуповатую дочь секретаря наркомата тяжелой промышленности. Ей так понравились любовные упражнения, что она захотела навсегда оставить Рейно при себе. Иными словами, выйти за него замуж.
На свадьбе, однако, молодая жена не сводила глаз вовсе не с жениха, а с его шафера, в качестве которого Рейно позвал Аренского. На фоне этого молодого гиганта её муж смотрелся совсем уж невзрачным, и молодая жена надеялась, что друг мужа станет часто бывать в их доме, и кто знает…
Рейно сделал для себя вывод, что впредь ни принимать Аренского в доме, ни ходить с ним в компании не стоит. Как говорится, береженого бог бережет. Ему вовсе не понравились авансы, которые его жена вовсю раздавала Арнольду.
Правда, до окончания университета предприимчивый латыш отирался возле Арнольда. Жена женой, а он ещё так молод.
— У нашего Калигулы есть свой Брут, — съехидничал кто-то из студентов.
— Темнота! — Рейно постучал себя по лбу. — Брут не с Калигулой дружил, а с Юлием Цезарем!
— Главное, не с кем дружил, а как их дружба кончилась.
— Ну и как? — благодушно поинтересовался Алька.
— А так: Брут предал Цезаря.
— Фу, как грубо! — добродушно усмехнулся Арнольд; он не то чтобы презрительно относился к остальным своим однокурсникам, но считал их недалекими.
