Наталья Майорова - Холодные игры
– У-у, кошка драная! – сказала Роза, уже сидя на кровати в ночной сорочке с кружевами, и погрозила кулаком в сторону скрывавшейся за промороженным окном темноты.
– Полно, Розочка, не надо тебе нервничать, – успокоил жену Самсон, погладил по сдобному плечу, приподняв рукав, коснулся теплой кожи толстыми губами. – Спи, мой ангел, пока мы вместе, наш гешефт от нас никуда не убежит…
Спустя пять минут Самсон уже заливисто храпел, а Роза слипающимися глазами смотрела перед собой в темноту и упрямо призывала на голову «драной кошки» всевозможные земные и небесные кары.
В просторной, со вкусом обставленной комнате Ильи далеко за полночь горела свеча. Сам молодой трактирщик лежал на боку на неразобранной кровати, лущил в стоящую рядом миску кедровые орешки и, прилежно шевеля влажными губами с прилипшей к ним коричневой шелухой, читал французский любовный роман, выучивая наизусть галантные обороты, комплименты и обращения к даме.
Глава 3,
в которой Софи описывает Элен егорьевское общество и, несмотря на постигшие ее испытания, становится его душой, а Леокардия Златовратская находит следы угнетения женщины в латинской грамматике
1884 г. от Р. Х., 3 февраля,
Тобольская губерния, г. Егорьевск
Здравствуй, милая подруга Элен!
Спешу сообщить тебе последние новости моей сибирской эскапады. Поиски мои пока что застопорились, и я, с небольшою простудой и неизменно молчаливою Верой, осела в славном городке с оригинальным названием Егорьевск.
Жителей здесь немного, русских и того меньше, образованное же сословие легко сосчитывается на пальцах двух рук.
Приютила меня семья директора местного училища. Сам господин Златовратский ничем из себя особенным не интересен, а вот его жена, Леокардия Власьевна, – преудивительнейшее создание. Разъезжая по делам (а их у нее едва ли не более, чем у мужа), она сама правит лошадью и исправнее чувствует себя в мужской, нежели чем в женской одежде. На задах собственного дома устроила амбулаторию, для которой тут же изготовляет лекарства (не имея при этом никакого образования, а все знания почерпнув исключительно из книг, здравого смысла и практических наблюдений). В амбулатории она бесплатно лечит самоедов, приисковых рабочих и прочих недостаточных людей. По взглядам – горячая сторонница всяческого равноправия и полного удаления сословных предрассудков. В целом госпожа Златовратская представляет собой практически развившийся тип нашей милой Оли Камышевой. Внешность ее столь же экзотична, как и избранный ею тип жизни. Крестьянка по рождению, получившая по случаю приличное образование, нынче она представляет собой подобие изящной, хотя и страховидной дамы. Весьма крупная, сильная в движениях, напоминает верблюда из зверинца. Во всем облике – потасканная, героическая, неразрушимая элегантность.
Трое ее дочерей, за малым разбросом лет – наши сверстницы, забавным образом унаследовали материнскую оригинальность по частям. Старшей, Аглае, досталась магическая верблюжья походка. Наде – серьезность и сосредоточенность на деле, так, как она его в данный момент понимает. Любочка же целиком унаследовала материнскую живость и более всего напоминает взъерошенного воробья, только что выскочившего из зимней птичьей сутолоки над горсткой просыпанных зерен.
Местный богатей и предприниматель Гордеев (нынче в отъезде) был женат на покойной сестре Леокардии Власьевны, Марии. От этого брака осталось двое детей (теперь уже взрослых), с которыми я еще не знакома. Сам Гордеев, если отбросить шелуху (состоящую как из откровенных наговоров, так и из дурновкусной лести), получается талантливым самодуром и эгоистом в истинно сибирском духе. Торговый капитал – ведущий в Сибири. Множество богачей начинали с извоза и казенных поставок, после переходили на скупку и продажу мануфактуры, потом брали в аренду землю, организовывали прииски, а уж в последнюю очередь доходило дело и до производства. Весь этот путь прошел, по слухам, и Иван Парфенович Гордеев. Нынче ему привозят из Европы паровые машины, с Байкала – омуля, из Петербурга – фортепиано и зеркала, а с тундры – морошку в мешках. В делах он не упустит и гроша, должника выдоит до копейки. При этом на свои деньги построил церковь, держит бесплатную библиотеку, а чтобы его хромоногой дочери удобнее было ходить на службу, велел сделать от собственных хором до церкви едва ли не единственный в городе тротуар.
В общем, если судить по Леокардии да прибавить то, что рассказывают о Гордееве, то я многого жду от знакомства с младшими отпрысками пересечения этих родов.
Что же до прочих…
Софи отложила перо и молча уставилась в выведенные на окне морозные узоры. Стеклянные глаза бессмысленно глядели в стеклянное окно. Неожиданно теплым, розоватым бликом множился в узорах огонек керосиновой лампы.
«Хорошо, что моего отражения нет», – равнодушно подумала Софи.
Последнее время она избегала смотреть в зеркала. И речь шла вовсе не о том, что девушка считала свой нынешний вид не соответствующим каким-то там критериям или представлениям. Никакой болезненности или утомленности в ее облике также не замечалось. Все было и проще, и страшнее. По каким-то непонятным причинам в зеркалах Софи перестала узнавать себя.
Как там говорил кто-то из великих французов? «История не наука, она искусство, и человек преуспевает в ней только воображением». Как же его звали? Не важно. Ей, Софи, говорил об этом Эжен. Именно его слова, его мягкий, истинно французский, грассирующий голос она помнит. Пусть будет так. Вот сейчас, сидя за этим столом, она создаст ту историю, которая будет удобна и необременительна. И эта история, созданная ее воображением, станет искусством. Элен непременно понравится. И другим тоже. Эжен понял бы, почему она так делает.
Никому не следует знать, что у нее внутри. Это можно пережить самой, но переживать еще и чужое сочувствие – невыносимо. Нельзя ни понять, ни принять. Папа, Эжен, Серж… Только терпеть, стиснув зубы. Кто смотрит из зеркала? История, становящаяся искусством. Но как же будет дальше? Да как-нибудь будет, потому что не бывает же так, чтобы вообще никак не было…
– Софи! Ты опять грустишь? – Низкий, но вместе с тем пронзительный голос Леокардии пробудил Софи от состояния тупой мечтательности. – Пишешь домой? Это дело… Хочешь поесть?
